Гладиаторов привозили в колесницах в день состязаний. Это напоминало современный парад тореадоров. Прибыв в Колизей, гладиаторы выстраивались и обходили арену под музыку, а за ними шли помощники и несли их оружие. Поравнявшись с императорской ложей, гладиатор простирал правую руку и произносил знаменитые слова: «Здравствуй, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!»
Затем тщательно осматривали оружие, и тех, кто пытался хитрить, отсеивали. Иногда соперников определял жребий; иногда сводили вместе двоих, искусно владеющих разными видами оружия, например воин с мечом против воина с сетью и трезубцем, и так далее. По знаку императора начинались схватки не на жизнь, а на смерть, и целый оркестр труб, рожков, флейт, гидравлического органа сливался с возгласами, издаваемыми тысячами зрителей, с голосами «инструкторов», которые подзадоривали бойцов кровожадными выкриками, а если те плохо старались, то и кнутами подстегивали.
Самыми милосердными из боев были те, после которых побежденному гладиатору разрешалось попросить даровать ему жизнь. Если он хорошо сражался, толпа могла спасти его от смерти. Тогда зрители поднимали большой палец вверх, что означало «Mitte!» — «Пусть идет!», или же опускали палец вниз, крича «Jugula!» — «Убей его!» — и обрекая на смерть; а хозяин этого мира, осмотревшись и поняв, чего хочет большинство, давал окончательный знак: жизнь или смерть.
Но о пощаде не могло быть и речи, когда дрались до смертельного исхода. Тогда группа гладиаторов сражалась до тех пор, пока в живых не останется только один из них. Но еще более ужасны были такие зрелища перед основными состязаниями: на арену выпускали толпу грабителей, разбойников, убийц и других преступников, приговоренных к смерти, раздавали им оружие и заставляли убивать друг друга. Расправы над христианами во времена Нерона должны были носить именно такой характер, но так как христиан невозможно было заставить убивать друг друга, на них выпускали диких зверей. Потрясает контраст между достоинством и благородством римской жизни в лучших ее проявлениях и низостью публичных развлечений.
Одно из самых живых впечатлений о Колизее — рассказ Диона Кассия о том, как сумасшедший молодой император Коммод, который хотел, чтобы ему поклонялись, как Геркулесу, выступил в качестве бестиария. Дион Кассий присутствовал при этом в качестве официального лица, сенатора, в соответствующей одежде и лавровом венке. Он описывает, как юный император убил из своего лука сотню медведей, стреляя из разных точек галереи амфитеатра. Потом, спустившись на арену, Коммод убил тигра, морского льва и слона. В интервалах между этими подвигами сенаторам, которые со стыдом наблюдали, как сын Марка Аврелия роняет императорское достоинство, приходилось тем не менее издавать ритуальные возгласы, вроде: «Ты сильнейший!», «Ты всегда побеждаешь!» Потом, вспоминает Дион Кассий, император подошел к скамьям, где сидели сенаторы, держа в одной руке голову только что убитого животного, а в другой — окровавленный меч, и «не говоря ни слова, тряхнул головой, как будто угрожая поступить с нами так же, как только что поступил со зверем». Многие сенаторы давились от смеха, но так как смех этот мог стоить им жизни, Дион Кассий говорит, что он спокойно выдернул из своего венка несколько лавровых листьев и стал жевать их, а «сидевшим рядом посоветовал сделать то же самое».
От чтения древних авторов у меня создалось впечатление, что многие из них не любили игрищ, но принимали их как нечто узаконенное и совершаемое с благословения главы государства. Императору Тиберию не нравились подобные увеселения, и он не скрывал этого, так же как и Марк Аврелий, который многих оскорблял тем, что, сидя в императорской ложе, позволял себе разговаривать или диктовать письма. Но только во времена христианства оппозиция приобрела реальный вес и игры постепенно сошли на нет. Последние игры были лишь воспоминанием о былом, Кассиодор говорит, что дикие звери, привезенные по приказанию Теодориха в 519 году, показались современникам внове. Последние зафиксированные игры провел Флавий Аниций Максим в 523 году. Если кости лошадей и быков, обнаруженные археологами в Колизее в 1878 году, остались не от тех игр, значит, позже тут была арена для боя быков.
В Средние века здесь иногда ставили пьесы или проводили карнавальные шествия. Потом, когда выросли деревья и сорняки, это место облюбовали воры и отшельники, а ведьмы и колдуны стали заниматься здесь черной магией. Именно здесь темной ночью Бенвенутто Челлини устроил себе знаменитую встречу с демонами. С одним сицилийским священником и мальчиком-учеником из его студии Челлини отправился в Колизей. Начертили магический круг, произнесли надлежащие заклинания, сожгли благовония. И амфитеатр наполнился демонами, которых видели священник и поверженный в ужас мальчик, но, кажется, не видел Челлини. Испуганный паренек говорил потом, что их окружили миллионы воинов. Священник тоже был напуган и дрожал как лист. Челлини потом признавался, что тоже испугался, но тогда сказал своим спутникам, что все, что они видят, — дым и тени. Мальчик воскликнул: «Весь Колизей в огне, мы горим!» Они ушли, когда стали бить заутреню, и мальчик говорил, что по пути домой их преследовала парочка демонов, то забегая вперед, то скача по крышам домов.
Столетиями позже люди георгианской и викторианской эпох объявили это место самыми романтическими развалинами в Риме. Там, где была арена, залитая кровью множества людей и животных, наши прапрабабушки устанавливали свои мольберты и набрасывали пейзаж с пастухом, козочками и мраморными руинами. К тому времени деревья и кусты выросли там, где когда-то сидели сенаторы, а отшельники в нижних ярусах делали пейзаж еще более романтичным.
Один ботаник написал книгу о растительности Колизея, насчитав здесь двести шестьдесят видов растений, это число более поздние исследователи увеличили до четырехсот двадцати. Стало модно смотреть на Колизей при лунном свете. Оставив свечи и карточные столы, деликатесы, шелк и бархат, люди садились в carrozza и при полной луне отправлялись к поверженному гиганту.
Невозможно описать его торжественное величие, — писала леди Найт в 1795 году. — Полная луна воссияла над развалинами, и это было само совершенство, а так как при лунном свете подробности не видны, почти веришь, что амфитеатр цел и полон зрителей.
Здесь позже Байрон услышал «долгий крик совы». Диккенс, д-р Арнольд и еще сотни людей внесли свой вклад в описание меланхолической картины, равной которой нет в целом мире. Затем, когда Рим стал столицей Италии, археологи пропололи Колизей, и четыреста двадцать видов растений были безжалостно вырваны из его щелей. Так он и стоит теперь, все еще вызывая недоверчивое удивление: колосс из камня с пробоиной в боку, откуда в Средние века изъяли тысячи тонн травертина. Если бы все камни, заполнявшие когда-то эту гигантскую брешь, могли встать на место, палаццо Венеции, палаццо Фарнезе, палаццо делла Канцеллариа и многим другим дворцам пришлось бы снова уйти в небытие.
Глава пятая. Катакомбы — гробницы святых и колыбель христианства
Визит в катакомбы. — Аппиева дорога. — Ранние христиане и Причастие. — Латеранский собор Святого Иоанна. — Папа-затворник. — Вестминстерское аббатство и Форум. — Сан-Клименте. — Храм Митры под церковью.
