Настанет день, и какая-нибудь машинистка спросит у своей подруги:
— Ты слышала новость? Хильда, оказывается, вышла замуж!
Однако это будет когда-то, а пока — дз-ы-ы-нь!
Проснулся звонок Старого Брюзги!
— Добрый день, мисс Джонс. Садитесь, пожалуйста, и записывайте…
Старый Брюзга выглядывает из своего высокого стоячего воротничка, как лошадь из стойла. Он прочищает горло и приступает к диктовке:
«Уважаемый господин…»
Она скромно сидит на жестком стуле — на коленях раскрытый блокнот, в руках остро заточенный карандаш.
С высоты своего роста ему видна лишь верхняя, наименее эффектная часть ее фигуры. Нижняя же (куда более привлекательная!) скрыта под крышкой канцелярского стола. Девушка сидит, спрятав левую лодыжку за железную ножку стула. Она определенно привлекательна. Но Брюзга этого не видит и продолжает диктовать:
— «В ответ на ваш запрос от 16-го числа прошлого месяца…» Нет, погодите! Вычеркните это и пишите: «В связи с вашим запросом от 16-го числа такого-то месяца вынужден сообщить, что мы не сочли возможным предоставить…» Написали? Прочтите, что вышло… Нет, так тоже плохо! Лучше напишите: «Нам не видится возможным — нет, лучше „целесообразным“ — предоставить дополнительную скидку компании „Хамбл, Крамбл и Бамбл“. Мне сообщили… нет… Меня информировали, что…»
Наконец-то письмо составлено, и она возвращается на свое рабочее место. И вновь над ее столом раздается звонок. Мистер Хикс! Отлично! Она поспешно приглаживает волосы и покидает комнату с обворожительной улыбкой на губах.
— О, м-мисс Д-джонс! Не сочтите за труд…
Он, как всегда, любезен. А легкое заикание лишь добавляет ему очарования в глазах девушек. Это звучит так трогательно! Пока он роется в кипе бумаг на столе, пытаясь найти нужное письмо, она пытается представить, какая у него жена. Интересно, есть ли у него дети? И если есть, то передалась ли им эта милая привычка морщить лоб? Хотя об этом никогда не говорилось, но она уверена: мистер Хикс знает, что она никогда не позволит себе обсуждать его заикание с посторонними. Для этого она слишком хорошо к нему относится. Как он отлично загорел в Богноре!
— Эт-то все. Б-благодарю вас, м-мисс Джонс.
Он улыбается.
Она улыбается в ответ.
Нет, он все же душка…
И снова звонок от Старого Брюзги!
— Тот документ, что мы готовили… Да-да, для «Хамбл, Крамбл и прочих». Так вот, все отменить! Вместо него напечатаем новое.
Вот старая жаба! Ей приходится снова идти к нему и записывать два новых письма — в Шанхай и в Тимбукту. Мысль о том, что вышедшие из-под ее руки послания отправятся на другой конец света, никогда не казалась ей особо романтичной. О, нет! У нее совсем другие представления о романтике…
Невозможно представить себе деловую жизнь без нее.
Она работает в Сити, но не принадлежит ему. Она кажется весенним цветком, выросшим на старой каменной стене. И в этом ее главная прелесть. А наиболее выигрышно она смотрится в офисе юриста, когда, преодолев долгий подъем по грязной георгианской лестнице, неожиданно входит в кабинет и буквально ослепляет посетителя блеском своей красоты. Юная, длинноногая, грациозная, она так и лучится радостью бытия, которая воспринимается клиентом как откровение.
Опять звонок Старого Брюзги:
— Отмените то письмо в Шанхай!
Она позволяет себе легонько передернуть плечами. Но сколько презрения вложено в этот жест!
Когда она возвращается, в комнате машинисток уже пусто. Все ушли на ланч. Она снимает свою шляпку с крючка, бросает быстрый взгляд в зеркало…
И в этот миг снова раздается звонок от Старого Брюзги!
Ну и пусть себе звонит!
Она не спеша спускается по лестнице и растворяется в волшебном мире Сити, где время от времени случаются чудеса. Ей ли не знать, что порой самые счастливые браки вершатся не на небесах, а за маленьким столиком кафе — кондитерской.
Сейчас у мисс Джонс просто легкий флирт с ваннами.
Но все это лишь до тех пор, пока мудрая Судьба не разглядит ее молодость и красоту — а у нее верный глаз на такие вещи — и не поманит ее пальцем.
Скверная девчонка
В разговорах с нею мать использует ироническое обращение «мисс». Отец — особенно когда разглагольствует о всех тех бедах, что неминуемо падут на ее голову, если она немедленно не возьмется за ум — называет ее не иначе как «ваша светлость».
— Так-так! — говорит мать, демонстративно бросая взгляд на часы, которые как раз пробили одиннадцать. — Наконец-то наша мисс пожаловала домой! Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
— Да, я была в кино.
— В кино?! — тут же слышится негодующий голос отца (он выглядит потрясенным — будто она сказала не «в кино», а «в Южной Америке»). — Так значит, ты была в кино! И ты всерьез полагаешь, что это приличное занятие для девушки твоего возраста? Небось, твоя мать в молодости не таскалась по кино!
— Тогда его еще не изобрели.
— Не смей дерзить мне! — кричит отец. — Позвольте сказать, ваша светлость, что вы плохо кончите! Беды не миновать, если и дальше будешь вести себя подобным образом. Ты только посмотри на себя! На кого ты похожа? Лицо все размалевано… а эти чулки! Со стороны можно подумать, будто ты…
— Все остальные девушки ходят так же, — прерывает она его гневную тираду.
— Да мне плевать на всех остальных! — злится отец. — Тебя это ни в коей мере не оправдывает. Я не желаю, чтобы о моей дочери болтали на всех углах!
— Как ты можешь, Хильда! — патетически восклицает мать, с горестным недоумением взирая на свое непутевое дитя.
Пока родители разоряются, скверная девчонка, «позор семьи», деловито снует по кухне, занятая приготовлением какао. Все не так уж плохо, думает она, шума могло быть гораздо больше. Так что, считай, она легко отделалась! Ее поколение рассматривает подобные стычки с «предками» как неизбежную плату за возможность получать удовольствия.
Она невозмутимо шествует в буфетную за чайником, по пути бросает мрачный взгляд в сторону родителей. Ну, конечно, так и есть! Отец, как всегда, сидит в нижней рубашке с закатанными рукавами. Перед ним вечерний номер любимой газеты, рядом на столе недопитая бутылка стаута. Жалкое зрелище! Да и мать не лучше — бесцветная, преждевременно увядшая. Все лицо в морщинках, меж бровей залегла глубокая складка. Чего еще ждать от женщины, принесшей свою жизнь в жертву неизбежной тирании кухне?
Да и что они оба понимают в жизни? Вот она читает книжки и знает, что жизнь может быть веселой, красивой и увлекательной. Кино услужливо разворачивает перед ней (и такими, как она) ряд романтических и волнующих картин…
Хорошо все-таки, что она догадалась соврать! На самом деле она вовсе не ходила «в кино», а провела вечер в танц-холле «Паллей». Узнай об этом родители, они пришли бы в ужас. Подобный поступок, в их понимании, граничит с крайней степенью грехопадения. Вот тогда бы разразился настоящий скандал — с безжалостным высмеиванием ее «поклонников», с кучей самых неприятных пророчеств.
