Здесь упокоен славный прах;
Пусть тело тут, но дух — на небесах,
И за заслуги будет он
Блаженством вечным наделен.
Такие же простодушные слова прощания украшали могилу Ричарда и Грейс Пендер, двух юных созданий, умерших в 1870 году:
По нам не надо слезы лить:
Всем суждено сюда прибыть,
И тут — храни вас Господа любовь! —
С родными мы сойдемся вновь.
Ближе всего к настоящей поэзии оказалась эпитафия, посвященная Дионисию Уильямсу, ушедшему из жизни 15 мая 1799 года:
Жизнь мчится прочь,
Беглец беспечный, и ее стремленье
Нас за собой бестрепетно влечет.
А в миг, когда урочный срок приходит,
Мы были — и уже нас нет.
Поверите ли, меня пробрала холодная дрожь, пока я стоял под дождем и аккуратно переносил в размокшую тетрадь эти слова. Что это? Возможно, цитата? Но тогда кто автор этих бессмертных строк? Я знал, что отныне, если мне в будущем придется вспоминать Лендз-Энд, на память придут не бушующие волны и не зазубренные скалы, а вот этот замшелый камень, лежащий над останками Дионисия (кстати, ему было бы сейчас сто восемьдесят лет). Это мои самые ценные воспоминания от Края земли — серый могильный камень, невероятное имя и грохот сигнальной пушки в морском тумане…
Мы были — и уже нас нет…
Я направился обратно в Пензанс, где люди — без особой на то причины — всегда улыбаются.
7
Мы повстречались с ним на дороге. Он стоял на обочине — старый человек с тяжелой поклажей, объемистая корзина притулилась у его ног. В подобной ситуации я не мог проехать мимо. Остановился и спросил, не могу ли я его куда-нибудь подбросить. Старик поблагодарил, но решительно отказался. Объяснил: туда, куда ему надо, на нем не добраться — и кивнул в сторону моей машины.
— На ней, — поправил я.
— На этом, — легко согласился на компромисс мой собеседник.
Начало было положено, и скоро мы болтали, как старые друзья. В Англии и помыслить о таком невозможно (я имею и виду другие районы Англии, не Корнуолл): англосаксы — народ сдержанный и малоразговорчивый, они не торопятся идти на контакт. Кельты — другое дело, они настолько любят сам процесс беседы, что готовы часами толковать с незнакомым человеком. Старик достал пустую трубку и бросил на меня просительный взгляд. Опять же, где-нибудь в Эссексе человек напрямик попросил бы табачку, но мой новый знакомый продемонстрировал более тонкий и виртуозный подход.
Через пару минут мы уже сидели рядком на камне и курили мой табак. Я выяснил, что в былые времена старик являл собой Гордона Селфриджа и лорда Нортклиффа
[29]
в одном лице — он был одновременно и первым торговцем во всей округе и вел, так сказать, устный отдел светской хроники. Короче, передо мной сидел один из немногих сохранившихся представителей племени корнуолльских коробейников. С разнообразным ассортиментом товаров в его корзине мог соперничать лишь богатый набор слухов и скандалов у него в голове.
— А как давно вы работаете коробейником? — поинтересовался я.
И сразу же осознал абсурдность своего вопроса. Я бы не удивился, если б услышал в ответ нечто вроде: «Ну, я начинал работать еще на Эли из Наблуса, главного сидонского торговца, который прибыл в Британию где-то в 60 году до нашей эры с грузом речного жемчуга. Я помогал ему менять жемчуг на олово. Позже, уже когда римляне ушли, я сделал неплохой бизнес на торговле ремнями для правки лезвия мечей…»
— Тому уж будет пятьдесят годков, сэр, — протяжно растягивая слова, ответил старик.
— Так, значит, вам сейчас около семидесяти?
— Ну, в точности не скажу… но, если повспоминать, то выходит, что так, сэр, — ответил он.
— И вы все еще таскаете такую тяжесть?
— А то как же, сэр… Нам без этого нельзя. На самом деле вы не смотрите на мой возраст — я с легкостью поднимаю свой короб.
До того как железнодорожные пути протянулись в Корнуолл и положили конец сельским ярмаркам (и еще некоторое время после), фигура навьюченного коробейника, медленно бредущего по безрадостным здешним холмам, была привычной деталью пейзажа. В своих путешествиях они покрывали многие мили, переходя с одной отдаленной фермы на другую. Для неизбалованных местных женщин и девушек появление коробейника становилось целым событием; можно представить, как загорались их глаза при виде ярких тканей и разнообразных безделушек из далекого и недоступного города. Появление автомобилей и автобусов дальнего следования нанесло тяжелый удар по профессии коробейника. Теперь в погоне за заказами представители торговых фирм прочесывают местность на своих «фордах»; а обитатели отдаленных ферм, расположенных в радиусе двадцати пяти миль, запросто садятся на автобус и отправляются а ближайшую деревню, откуда возвращаются с покупками в пакетах из оберточной бумаги.
Старые коробейники стали не нужны: теперь никто не поджидает их на крылечке, никто не разглядывает с радостным нетерпением разложенные товары. Чаще всего ныне они наталкиваются на холодный безразличный взгляд и сообщение, что «хозяйка уехала на 11-часовом автобусе, чтобы прикупить себе отрез на блузку». Так и получилось, что бродячие торговцы постепенно вымерли как класс. Бедный старый Автолик!
[30]
Он выпустил бразды правления коммерцией из своих утомленных рук. Только несколько представителей древнего братства коробейников осталось в Корнуолле (в основном они бродят в районе мыса Лизард) — мой собеседник как раз и принадлежал к их числу.
Он скинул непромокаемый плащ и раскрыл свою корзину, продемонстрировав целую кучу разрозненных предметов: тут были дешевые помазки для бритья, лезвия, булавки, подтяжки, корсеты, запонки, рамки для фотографий, сборники религиозных текстов и пятнистые черно-белые передники. Присутствовали также расчески, щетки и ленты. Все — по ценам маленьких деревенских магазинчиков.
— Вам, наверное, приходится год от года менять ассортимент в соответствии с требованиями моды? — спросил я.
— Ну да, это правда, сэр. Например, когда я только начинал торговать, в продаже не было безопасных бритв, а сельские парни не пользовались помадой для волос. А теперь они все такие яркие, нарядные… в городских одеждах.
— И что же в последнее время вам пришлось добавить в свой ассортимент?
Старик — как мне показалось, с легкой гримасой отвращения — достал из корзины машинку для стрижки волос и всевозможные заколки и зажимы, которые обычно используются для того, чтобы зачесывать назад коротко стриженые волосы.
