Найл увлекся своей работой и остановился только тогда, когда заметил, что начало смеркаться. К этому времени у него было готово шесть хороших, доброкачественных скребков для шкур. Камень, так и не поддавшийся усилиям Нефтис, он отобрал, зашвырнул обратно в озеро и утешающе сказал:
— Чтобы обрабатывать кремень, Нефтис, нужно родиться дикарем. Ты слишком цивилизована.
Темнота настала внезапно: они успели пройти шагов двадцать, с трудом различая в сумерках неясные силуэты кустарников, когда ярко-изумрудная горная шапка высоко над головой погасла, все вокруг погрузилось во мрак.
— Может, останемся здесь до утра, мой господин? — неуверенно предложила Нефтис.
Найл усмехнулся. Впервые за последние месяцы в голосе могучей телохранительницы прозвучали нотки обычной испуганной женщины.
— Ничего страшного, — покачал головой правитель, — здесь рядом, дойдем.
— А вдруг чудовища нападут?
— Не нападут, они сами в темноте ничего не видят.
Вообще-то, Найл подобной уверенности не испытывал, но хотел хоть немного успокоить девушку. После недолгого колебания Посланник попытался очистить сознание и ощутить окружающий мир «внутренним» зрением. Эффект получился неожиданным: правитель не только заметил несколько маленьких розовых комочков неподалеку — какая-то мелкая живность — но и на общем светлом фоне смог различить кустарник и деревья. Живая зеленая листва в призрачном энергетическом мире казалась мелкой слюдяной чешуей, кроны деревьев — неровными полупрозрачными шарами.
— Идем, — Найл взял стражницу за руку и потянул за собой, довольно уверенно ориентируясь среди призрачных силуэтов. Во время движения чистота сознания сбилась, внутренний взор погас, но правитель помнил общее расположение ближайшей растительности и продолжал двигаться несмотря ни на что.
— Кто это, господин? — испуганно остановилась Нефтис.
Найл скорее почувствовал, чем увидел, как она указывает на дом на берегу. Сквозь высокую, но тонкую стену акации просвечивал прямоугольник открытой двери.
— Ерунда, не обращай внимания, — посоветовал правитель и тут увидел, что из дома вышел человек.
Девушка испуганно сжала его ладонь, но Найл побоялся делать резкие движения для своего освобождения — как бы не спугнуть странного гостя.
Человек ступил в воду, вошел примерно до колен, наклонился, брызнул себе в лицо, потом выпрямился и что-то попытался крикнуть — Посланник явственно увидел движения его губ, но не услышал ни звука. Спустя минуту из домика вышел еще человек. Найл понял, что это женщина — не по одежде, которая струилась вокруг нее призрачным покрывалом, а по фигуре, походке, плавности движений.
Внезапно одноэтажный дом рывком вырос — над ним проступило в ночном мраке несколько новых этажей, огромная параболическая антенна на крыше, несколько высоких толстых штырей. Стало заметно светлее. Послышался смех и плеск воды — невесть откуда взявшаяся парочка брызгалась друг в друга, постепенно сближаясь, мужчина рывком кинулся вперед, опрокинул женщину на спину — на мгновение душа Найла сжалась, — но человек тут же выпрямился во весь рост, держа в руках отдавшуюся в добровольный плен добычу, губы их сливались в крепком поцелуе, и тут неожиданно обрушился мрак. Все исчезло: призрачные люди, высокий дом, антенны, плеск, смех — все! Остались только кромешная мгла и абсолютное безмолвие.
— Что это было, мой господин? — прошептала охранница.
— Призраки, — пожал плечами правитель, и пошел дальше вперед. Всего лишь призраки.
— А что такое «призраки»? — не поняла Нефтис.
В истории города Смертоносца-Повелителя никаких призраков никогда не появлялось, а легенды о них если и возникали, то сразу исчезали вместе с распространителями — восьмилапые повелители не жаловали среди рабов любителей помнить о прошлом человечества. Найл предпочел промолчать: во-первых, он не представлял, как можно объяснить, что такое привидение, а во-вторых — совсем не к месту вспомнились скелеты и «злые божки» рядом с ними. Неужели он видел людей, убитых Магом тысячу лет назад?
Как ни странно, но отвлекшись на мысли о таинственном явлении, свидетелями которого они с Нефтис явились, Найл шел вперед более уверенно, ведомый неким шестым чувством, и спустя минут пятнадцать впереди стал различим высокий шатер, подсвеченный изнутри красным дрожащим светом.
На этот раз внутри шатра показалось куда теснее, чем вчера. Найл вдоль стены протиснулся до своего полога, кинул под него свое копье, потом собрал все изготовленные скребки, сделал несколько шагов до полога принцессы, и постучал тыльной стороной одного из скребков по скале.
— Да-да, открыто, — послышался веселый голос принцессы.
Найл шагнул в покои Мерлью и небрежным жестом уронил на землю плоды своего труда. Девушка присела на корточки, подняла их один за другим, попробовала пальцем режущую кромку и с искренним восхищением произнесла:
— У тебя золотые руки, Посланник.
— И не только руки! — не удержался Найл.
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — покачала головой принцесса, — но у меня для тебя неприятные известия.
— Какие? — сразу посерьезнел Найл.
— Пойдем.
Они вышли из-за полога, тут же. наткнулись на Сидонию, которая довольно бесцеремонно впихнула каждому по крупной лапе землеройки, развернулась и деловито протиснулась обратно к костру.
— Иногда у нее плохое настроение, — извиняющимся тоном сказала принцесса, покрутила лапу перед собой и грустно добавила: — А Симеон мой нож так и не отдал.
Досада Мерлью была вполне понятна — хотя лапы землеройки считаются деликатесом благодаря своей плотности, сытности и терпкому привкусу, но шкура на них намного прочнее хитиновых панцирей многих насекомых, и справиться с ними без ножа просто невозможно.
— Ничего, — утешил Найл. — У нас есть скребки, разрежут.
— Ладно, — кивнула Мерлью. Небрежным, естественным жестом, против которого невозможно устоять, она отдала свою лапу правителю, взяла его за руку и повела за собой, совсем так, как Найл вел свою телохранительницу полчаса назад. Они протиснулись между несколькими людьми, стоявшими спиной к костру и остановились перед лежащим в плотном человеческом кольце пауком. Вот, смотри.
Все тут же повернули головы к Посланнику, словно надеялись на некое чудо. Найл, чувствуя от всеобщего внимания некоторое неудобство, присел на корточки протянул руки и коснулся покрытой короткой коричневой шерсткой головы паука.
Это был ребенок — такой же молодой, как и столпившиеся вокруг человеческие дети. Из восьми лап у него уцелели всего три — и все три с одной стороны. Сразу стало понятно, что ходить сам он не сможет никогда, и это было так же отчетливо, как и то, что нести на себе по горам крупного смертоносца маленький отряд не сможет. Идти с такой ношей не по силам ни людям, ни паукам.
В умах подростков царила растерянность: они никак не могли поверить, что с одним из них случилась беда. С момента выхода из Дельты это был первый случай, когда всерьез пострадал один из тех путников, которые родились в изгнании. Как и свойственно молодежи, они считали себя бессмертными и неуязвимыми, они считали, что несчастье может произойти с кем угодно — но только не с ними. И вот, вдруг… Дети были молоды, но уже достаточно опытны, чтобы понять — неспособный самостоятельно передвигаться паук обречен.
