С каждым годом решения Августа становились все менее предсказуемыми. Он, например, велел отобрать легион у Гнея Вентидия, одержавшего подряд несколько блестящих побед, а на его место поставить Валерия Мессалина, сына Мессалы, который никакими военными доблестями не был отмечен.
Однажды на прандиуме, втором завтраке, на котором присутствовали Фабий, Младший Пизон, консул Нерва и квестор из императорского Совета, Август с каждым из них по очереди побеседовал и сказал: «Я слышал, вы спорите между собой, кто из вас ко мне ближе. Хотите, скажу?» Все, кроме Фабия, растерялись. Фабий же ответил: «Конечно, хотим, но стесняемся». Цезарь тогда подозвал к себе виночерпия и стал обсуждать с ним достоинства того вина, которое тот разливал. А после объявил, указав на раба: «Вот он мне всех ближе был, когда я с ним разговаривал…Простая геометрия. Зачем попусту спорить?»
Всё это мне описав в два приема — первый раз мы возлежали за утренней трапезой на крыше восточного перистиля, второй раз гуляли по парку — Вардий пообещал:
— В следующий раз начну рассказывать про Феликса.
И действительно, при следующей встрече начал повествовать. Рассказ его растянулся на несколько наших свиданий. Но я, с твоего позволения, не стану отвлекаться на обстановку, в которой они происходили, и изложу в укороченной форме и своими словами.
III. С тринадцатого консульства Августа и до консульства Нервы и Аспрената — или, чтобы тебе было привычнее, с семьсот пятьдесят второго года до семьсот шестидесятого от основания Рима — Вардий жил у нас в Новиодуне и с Пелигном лишь изредка переписывался.
Но Гней Эдий, где только мог, собирал про своего друга сведения.
Он знал, что через год после возврата Тиберия Феликс осиротел: сначала в крайне преклонном возрасте умер отец — ему было под девяносто, и почти сразу за ним умерла мать, которой едва исполнилось шестьдесят. Их с почестями похоронили в одном склепе, причем в траурных шествиях приняли участие многие влиятельные люди, такие как Фабий Максим, супруга его Марция, престарелый Валерий Мессала и многие другие знатные и достойные. Когда скончался отец, соболезнования Феликсу направила сама добродетельная Ливия.
В том же году, еще до кончины родителей, пятнадцатилетнюю падчерицу Феликса, Елену-Руфину, выдали замуж за всадника Суиллия. Этот Суиллий был на хорошем счету у Ливии и вскорости с молодой женой был отправлен квестором в Африку, под достойное руководство и на весьма прибыльных условиях.
Публия, родная дочь Феликса, в год смерти ее деда и бабки от мужа своего получила развод. Но уже через год снова вышла замуж, за уважаемого и состоятельного человека, и еще через год произвела на свет своего второго сына и второго внука для Феликса. Мужа ей подыскала Руфина, Феликсова теперешняя жена и мачеха Публии.
Кого бы ни расспрашивал Вардий, все свидетельствовали, что супруга у Феликса замечательная, что он счастлив в браке, что такому союзу можно лишь позавидовать.
Всё это Вардий узнал, живя в Новиодуне.
А в консульство Нервы и Аспрената, во второй год паннонской войны, Гней Эдий самолично приехал в Рим. С какой стати? почему семь лет скрывался, а теперь отважился? на свой страх и риск отправился? или из надежных источников стало известно, что миновала опасность и на него больше не сердятся? или кто-то из сильных мира пригласил его в Рим и, может быть, даже вызвал по какой-нибудь надобности? — эти вопросы, которые у меня возникали, Вардий не разъяснял; да я их и не задавал своему благодетелю и патрону.
В Рим направился сразу после открытия Большого Ленинского перевала и пробыл в столице до середины осени. Возвращался через Грайские Альпы, так как на Ленинской дороге уже выпал снег.
IV. Семь лет не виделись и, наконец…
Бросились друг другу в объятия? — Вардий кинулся обнимать друга, а Феликс в этих объятиях скованно обмер и укоризненно повторял: «Что же не предупредил? Я бы подготовился, отменил все дела. А сейчас даже поговорить с тобой не могу. Я опаздываю». И принялся расправлять складки на тоге, поправлять прическу, когда Гней Эдий от него отступился.
Вечером устроили пир? — Вардий сразу же предложил отпраздновать встречу. Феликс покачал головой и ответил: «Не получится. Я приглашен на день гения к одному из сенаторов. Давно обещал…Давай завтра встретимся».
Встретились? — Нет. На следующий день к Вардию от Феликса прибыл слуга, объявивший: «Фламин сегодня не может. Приглашает в свой городской дом завтра вечером»; так и сказал: «фламин» — и тут же ушел, даже не поинтересовавшись, сможет прийти приглашенный и придет ли.
Пришел? — По словам Вардия, «прибежал-прилетел», так не терпелось ему поговорить с «драгоценным другом», расспросить о жизни, в глаза заглянуть, за руку подержать, на жену посмотреть. Куда там! У Феликса за столом Вардий обнаружил большую и шумную компанию, которая праздновала — нет, не приезд Гнея Эдия, а речь Брута, произнесенную в суде. Он ее накануне произнес, выиграл процесс, ночь напролет праздновал с друзьями свою победу, а теперь, немного передохнув, пришел к Феликсу, чтобы, по выражению Цельса, «поправить здоровье».
Люди в большинстве своем были знакомые: сам Брут, Аттик Курций, врач Цельс, Секст Помпей, Кар, Флакк, брат Грецина; Корнелий Север, с которым вместе учились в школе Латрона и Фуска. Из новых были: Салан, а также Гигин, хранитель Палатинской библиотеки. Феликс не удосужился их познакомить с Гнеем Эдием — они сами представились и тут же стали расспрашивать: как там, в Гельвеции? что говорят о паннонской войне? нет ли опасности со стороны германцев? не восстанут ли галлы? Вардий, как мог, удовлетворял их любопытство. А после на него набросились Аттик, Флакк и Север: зачем исчез из Рима? почему так долго не объявлялся? не женился ли? что из себя представляют гельветки? и можно ли с ними… ну, и так далее.
Феликс почти не смотрел в сторону Вардия и к его речам не прислушивался. Сначала он беседовал с возлежавшим рядом с ним Брутом об особенностях судебного красноречия. Затем предложил за Брута тост. А после через стол стал общаться с Секстом Помпеем, расспрашивая его о сицилийском имении, которое тот тогда обустраивал.
И лишь когда гости стали расходиться, Феликс наконец обратил внимание на Вардия и, ласково ему улыбаясь, спросил: «Ты надолго приехал?». Но только Гней Эдий стал ему отвечать, как Феликс повернулся к нему спиной и стал прощаться с другими гостями, благодаря за визит.
Вардий дождался, когда он вновь обратит на него внимание, и спросил напрямик:
«Когда поговорим? Мне бы хотелось наедине».
Феликс весь просиял и ответил:
«Поговорим. Обязательно. Я к тебе сам зайду. Завтра. Нет, послезавтра».
…Не зашел: ни через день, ни через три дня, ни через пять.
V. За неимением Феликса Гней Эдий стал общаться с его друзьями. И Аттик ему поведал, что Феликс теперь очень занят, ежедневно по нескольку часов проводит в Белом доме, на Ливиной половине, так как ему поручено обучать поэзии и литературе Юлию Младшую, недавно возвращенную в Рим; образованием этой старшей внучки Августа когда-то пренебрегали, а теперь решили наверстывать: Фабий Максим на роль учителя предложил Феликса, Ливия его кандидатуру радостно поддержала, и Август согласился, указав, однако, чтобы занятия проводились в палатинской резиденции, под приглядом Ливии и ее наперсниц, и ученица ни с Феликсом, ни те более одна не выходила за пределы дворца и его сада.
