Было ли святотатство? Если было, то его также надо доказывать конкретными примерами, а не экскурсами в отечественную историю. Это святотатство тем обстоятельнее и убедительнее должно быть доказано, коль скоро в обвинительном заключении оно сопрягается с оскорблением величия. Касцеллий требуемых доказательств не представил. И, принимая во внимание его несомненный ораторский талант, глубокие познания в области права, богатый судебный опыт, сам собой напрашивается вывод, что такие доказательства, попросту говоря, отсутствуют, и их не сможет привести никакой, даже самый искусный юрист.
Более того, в послании принцепса, с которым тот обратился к сенату, недвусмысленно говорится, что первая осужденная по этому делу, Юлия дочь Августа, наказана была по закону о прелюбодеяниях, а не за святотатство и уж никак не за оскорбление величия. Верховный судья Рима изначально как бы «задал тему, предложил главную мелодию для всей нашей музыки»… Тут Атей Капитон извинился за «азиатское» выражение, признался, что этим ораторским «щегольством» его заразил его оппонент, блестящий Публий Касцеллий. И стал подводить итоги:
Во-первых, нельзя говорить об оскорблении величия, ибо кучка развратников, как бы они ни безумствовали, не может оскорбить самое великое из того, что создано на земле — возрожденный Рим и его непобедимый народ.
Во-вторых, можно говорить о святотатстве, но тогда, следом за нашими обвиняемыми, придется в нем обвинить и всех римских шлюх, которые денно и нощно ублажают своих клиентов в домах, на кладбищах и в других местах, где стоят статуи богов и героев.
В-третьих, в защиту Юла Антония ему, Атею сыну Фонтея, трудно что-нибудь произнести, так как в настоящий момент тот, по свидетельству принцепса, пребывает в бессознательном состоянии и его невозможно обстоятельно допросить, дабы определить, главенствовал он или не главенствовал в обсуждаемом разврате.
И, наконец, исходя из первого, второго и третьего, Капитон предлагает сенаторам слушание прекратить за недоказанностью обвинения по Корнелиевому закону, а дело передать в преторский суд и именно тому претору поручить, который занимается развратниками и прелюбодеями.
Как только Капитон закончил свое выступление, председатель приступил к опросу мнений. Первым он вопросил Мессалина сына Мессалы, который был консулом в истекшем году. Марк Валерий встал и объявил, что речь защитника представляется ему весьма убедительной и что он, Мессалин, поддерживает предложение Капитона. Мессалин хотел объяснить, почему поддерживает, и уже преступил к объяснению, но председатель нетерпеливо его оборвал: «Мы тебя услышали, благодарю», — и поспешно вопросил его коллегу по консульству Гая Лентула Косса. Тот также коротко и решительно поддержал предложение Капитона. Затем председатель обратился к Мессале Корвину, одному из старейших сенаторов. Валерий Мессала вообще не стал говорить — он встал со своего места, неторопливо пересек зал и сел рядом с сыном, тем самым показывая, что полностью разделяет его мнение. И тотчас председатель воскликнул: «Стоит ли дальше опрашивать?» Никто ему не ответил, никто не встал и не потребовал: «Консул, спроси». Воспользовавшись этим молчанием, председатель объявил, что прения прекращены, обвинение в оскорблении величия отклоняется и дело передается на рассмотрение претору. «Стоит ли голосовать? — тут же спросил председатель и, не выдержав даже маленькой паузы, сам ответил: — Не стоит. Ввиду очевидного единогласия». И заключил: «Отцы-сенаторы, мы вас больше не удерживаем».
Так стремительно завершилось заседание сената, будто мечом полоснули.
VII. Преторский суд состоялся через пять дней после сенатского слушания, в третий день до июньских календ, в только что освященном и ни разу еще не использованном для судебных заседаний храме Марса Мстителя.
По-прежнему среди обвиняемых никто не увидел Юла Антония и Семпрония Гракха. По-прежнему поражал невозмутимостью и безупречностью туалета Аппий Клавдий Пульхр. По-прежнему гримасничал лицом и бравировал игривой одеждой Квинтий Криспин. По-прежнему пытался вызвать к себе сострадание Корнелий Сципион, но уже не хватался за статуи; Корнелия принесли на носилках, он утверждал, что ноги у него отнялись от стыда и отчаяния.
Один из двух обвиненных сенаторов привел с собой жену и четверых детей, младшему из которых не было года, и он то заливисто плакал, то радостно улыбался на руках у кормилицы.
Азиния Эпикада доставили под усиленным конвоем и в ножных кандалах: три дня назад ему удалось бежать из-под стражи, но в Остии его выследили, задержали и заковали.
Как ты знаешь, обвиняемым полагается давать десять дней на подготовку защиты. Но здесь дали только пять суток и для всех предложили одного и того же защитника, с кандидатурой которого многие обвиняемые охотно согласились, а прочие не возражали.
Суд начался в третьем часу после восхода солнца и окончился через час после полудня.
Претором был Помпоний Греции. Помнишь такого?.. Он, как и Атей Капитон, вместе с Фениксом и Вардием тоже слушал когда-то ораторов в школе Латрона и Фуска.
Следуя древнему республиканскому обычаю, не соблюдаемому уже многие десятилетия, судебную коллегию составили из девятисот занесенных в списки присяжных. Все они на рассвете явились на Новый форум, и претор Греции, принеся предписанные жертвы и совершив положенное молебствие, извлек из урны девяносто билетиков с именами тех судей, которых боги избрали. Подавляющее большинство принадлежало к сословию всадников, но были среди них и сенаторы. Все избранные были представлены обвиняемым и защитнику, и никто из них отвода не получил. Тем более не возражал против них обвинитель, ибо обвинителем сенат назначил самого претора — его, Помпония Грецина, который проводил жеребьевку и возглавил суд.
Опросив с десяток свидетелей, которые в подробностях описали некоторые «мутунии», «тутунии» и «мутунотутунии» и согласно указывали на Юла Антония как на организатора этих бесчинств, на Рабирия и Сципиона как на их вдохновителей, на Пульхра и Криспина как главных исполнителей, претор Греции произнес обвинительную речь. От сенатского обвинения Публия Касцеллия речь отличалась, во-первых, главным мотивом обвинения — святотатственное прелюбодеяние, во-вторых, меньшей витиеватостью, в-третьих, большей доказательностью, так как Помпоний умело опирался на свидетельские показания, но была — я имею в виду его речь — не менее длинной и тоже грешила пространными отступлениями от рассматриваемого преступления. Речь эту Тит Ливий, мягко говоря, позаимствовал и вставил в свою историю, вложив ее в уста некоего консула, который почти два века назад якобы осуждал вакханалии. Я не в осуждение нашего прославленного историка это говорю, а для того, чтобы ты мог заглянуть и прочесть, если заинтересуешься. Я же, экономя время, представляю сейчас лишь конспект этого обвинения:
Первое. Женоподобие некоторых мужчин, исступленное, совратительное, обезумевшее от ночных оргий и попоек, шума и криков. Греции его красочно и в подробностях описывал.
Второе. Возрастающее женоподобие мужчин ведет к обессиливанию армии, к вырождению родов и семейств и к различным проявлениям коррупции в гражданских делах. Тут Публий не скупился на аргументы.
