Групп не имели и держались особняком величавый и неприступный Клавдий Пульхр и колченогий и колчерукий Квинтий Криспин, который, накуролесив в одной компании, тут же перемещался в другую, дабы и там эдакое откаблучить и нафордыбачить…Ты знаешь такие слова?.. В латыни их не встретишь, даже в ателлане. Но в греческой комедии они когда-то часто использовались. И я их решил применить, характеризуя поведение Квинтия Криспина, как я упоминал, одного из главных моих информаторов…
Ну и несколько женщин, разумеется, прибавилось, чтобы разбавить это почти сплошь мужское сообщество. Штук пять или шесть приняли в число новых адептов. Из них одна, Домиция Марциана, была прямо-таки ослепительной красавицей, а другая, Помпония Карвилия, — пугающей уродкой, так что, глядя на нее, действительно страшно становилось. Первая, Домиция, была дочерью богатого вольноотпущенника, сколотившего свое состояние на торговле рабами! Вторая же, Помпония, Каракатица, как ее за глаза называли, — из древнего, но вконец разорившегося патрицианского рода, особенно прославившегося своими добродетельными женщинами. И двух этих новых адепток Юлия настолько к себе приблизила, что в пирах и застольях, а также в лектике на прогулках, они часто оказывались по обе стороны от нее: красавица Домиция — справа, уродка Помпония — слева. А мы ведь не греки, и левая сторона, позволю тебе напомнить, у нас считается благоприятной, а правая — опасной и зловещей.
V. Гней Эдий Вардий опять ненадолго замолчал. Потом продолжал:
— Позволь мне сделать небольшое отступление, чтобы некоторые вещи нам стали более понятны. Речь пойдет о так называемых «кругах Августа». В разное время их было разное число, и в них входили различные люди.
После того как Август — тогда еще Октавиан — победоносно закончил гражданские войны и вернулся из Египта, кругов было три. В первый круг входили преданные друзья и усердные соратники принцепса. Во второй — люди вполне благожелательные к Августу, но не выказывавшие особого рвения содействовать новому правителю мира; к числу таковых можно отнести, например, Мессалу Корвина. Третий круг образовывали не то чтобы оппозиционеры, но подчеркнуто независимые и старавшиеся держаться в стороне от Августовых нововведений сенаторы и полководцы, среди которых самыми влиятельными были, пожалуй, Азиний Поллион и Луций Мунаций Планк, часто позволявшие себе разного рода критические замечания в адрес тогда несменяемого консула.
Со всеми из них Август сохранял дружеские отношения. Но круги уже тогда были прочерчены: друзья — благожелательные — нейтралы.
И два человека были изъяты из этих кругов и вознесены на самую вершину: Агриппа и Меценат, Меценат и Агриппа — в первые годы этого периода они были равновелики: Агриппа реформировал армию, Меценат преобразовывал сенат и высшую магистратуру; обоим, Агриппе и Меценату, Август бесконечно доверял и был благодарен: первому главным образом — за Актийскую победу, второму — за недавнее раскрытие заговора Лепида Младшего.
Но годы шли, и Август мало-помалу из двух своих ближайших друзей стал отдавать предпочтение Марку Агриппе. Не возьму на себя смелость объяснять, как и почему это стало происходить. Но знающие люди утверждали, что с некоторых пор Меценат, дескать, возомнил себя таким мудрым и незаменимым, что в некоторых важных вопросах стал высказывать мнение, противоположное мнению принцепса, и главное — тогда высказывался и настаивал на своем, когда Август уже принял решение и в ничьих мнениях не нуждался. Агриппа же такого рода своеволием не отличался. Он мог, например, обидеться и уехать на Лесбос. Но молча, не умничая и не противореча.
Тяжелая болезнь Августа и следом за ней случившийся заговор Варрона Мурены и Фанния Цепиона знаменовали собой второй период в… в геометрии кругов, так скажем. Меценат, которому консул-заговорщик Мурена приходился шурином, который потом, как ты помнишь, упорно противился браку Юлии с Агриппой, Гай Цильний Меценат отныне перестал быть равновеликим с Марком Агриппой: Август освободил его от решения важных вопросов внутренней политики, оставил за ним лишь управление поэтами, историками и ораторами и убрал с вершины политического Олимпа, лишив звания ближайшего друга и переведя в первый круг своих подчиненных.
Этих кругов теперь стало на один больше: первый — близкие друзья, второй — просто друзья, третий — благожелательные и четвертый — нейтральные.
А после смерти Агриппы и с началом третьего периода еще один круг добавился.
Позволь мне начать снизу. Нейтралы и благожелательные без различия сословий составили теперь соответственно пятый и четвертый круги. Новые магистратуры им, как правило, не предоставлялись. Но большинство из них оставались сенаторами.
Люди третьего круга теперь стали именоваться кандидатами в друзья. Тут толпились, толкая друг друга, сенаторы и всадники, плебеи и даже вольноотпущенники. Им от имени Августа или сената давались разные поручения и предоставлялись магистратуры от квесторов до преторов. К Августу они не имели прямого доступа, получая задания от деятелей второго круга и перед ними отчитываясь. Наиболее старательные, наиболее преданные принцепсу и его делам, наиболее, не скажу, чтоб умные, а скорее наиболее сообразительные и исполнительные из этих кандидатов, обратив на себя внимание Августа, имели возможность перейти во второй круг.
А в этом втором круге располагались уже полновесные друзья принцепса: консулы и высшие магистраты, такие как вторые пятилетние имперские трибуны (первым пожизненным трибуном, как ты помнишь, был сам Август), наместники крупных провинций, ведущие полководцы, префект Города, секретарь сената или, скажем, фламин Юпитера. Эти деятели уже непосредственно общались с Августом, но лишь тогда, когда он сам приглашал их для доклада или для беседы, или когда, удовлетворяя их просьбу, предоставлял им аудиенцию.
И, наконец, первый круг образовывали так называемые близкие друзья. Они имели свободный доступ к Цезарю, часто завтракали и обедали с ним, сопровождали его на прогулках и во время служебных поездок. Они были его главными советниками и исполнителями самых ответственных поручений. Должностей они не занимали, но по своему положению и по своему влиянию на текущие дела были выше консулов и намного выше проконсулов.
Теперь пойдем в обратном направлении: от первого круга к последнему.
В те годы, которые нас с тобой интересуют, среди близких друзей — ближайший Агриппа уже давно умер, а Меценат за несколько лет до своей смерти был оттеснен чуть ли не в благожелательные — среди близких друзей Августа пребывало человек пять или шесть. И, пожалуй, самым приближенным был уже известный нам Фабий Максим, друг и покровитель нашего Феникса. Консулом он был вместе с Друзом Старшим, то есть пять лет назад. А после своего консульства никакой больше должности не занимал, ибо, попав в первый круг, целиком был загружен своими обязанностями советника принцепса. Про него говорили, что он обладал чуть ли не сверхъестественной способностью угадывать желания Августа, причем именно такие желания, которые сам Август желал, чтобы их угадали. И развивая эту способность, давал только такие советы, которые Августу хотелось, чтобы ему дали, настаивал и возражал, когда чувствовал, что принцепс не только на него не рассердится, но что он ожидает от него возражений и огорчится и разочаруется, если Фабий возражать перестанет. И наоборот, учитывая печальный опыт Мецената, знал, когда промолчать, отступить, взять на себя чужую ошибку, польстить так вовремя и так незаметно, чтобы никто из посторонних людей, даже самых внимательных и придирчивых, не мог в лести его заподозрить… Конечно же, Август, который насквозь видел всякого человека, своим божественным взором пронизывал и Фабия Максима. Но, судя по всему, то, что он видел в Максимовой глубине, ему нравилось и располагало. Эдакое чуткое, подчиненное, исполнительное и вместе с тем искреннее, ненавязчивое и вполне самобытное созвучие. Тут именно комбинация данных мной определений привлекала. Ибо многие перед лицом Августа старались быть чуткими, подчиненными, исполнительными, но сочетать эти качества с искренностью, деликатностью и самобытностью никому не удавалось. И потому после смерти Агриппы ближе человека к принцепсу, пожалуй что, не было. Август однажды про Фабия так выразился: «Этому человеку от меня ничего не нужно. Ему только я сам нужен. И я ему нужен только тогда, когда мне это удобно».
