«Только одно еще мне скажи, — попросил я, — Феликс сам начал читать? По собственной инициативе?»
Аттик посмотрел на меня так, как смотрят на человека, вдруг ни с того, ни с сего сказавшего глупость. Но произнес ровным тоном, без удивления и без укора:
«Разумеется, не сам. Юлия его попросила. А… а тот стал настаивать, требовать. И Феликсу ничего не оставалось… Он сам потом в этом раскаивался. Когда вернулся из Бай… Еще до того, как прислали указ…И прошу тебя: давай прекратим этот разговор!»
Тут Эдий Вардий спросил меня:
— Ты знаешь, кто такая Библида? Тебе известна ее история?.. Дочь царя Милета, основателя древнего города в Карии. Между прочим, внучка самого Аполлона!.. Злосчастная эта Библида влюбилась в своего родного брата, Кавна.
Его не как брата сестра, не как должно, любила.
Не понимая сама, где страстного чувства источник…
Особенно по ночам пылала:
Когда забывается сном безмятежным,
Часто ей снится любовь; сливаются будто бы с братом
Плотски, — краснеет тогда, хоть и в сон погруженная крепкий.
Сон отлетает; молчит она долго, в уме повторяя:
«О, как на постели я вся изомлела!
Как вспоминать хорошо!..»
— Вот что он читал им! Юлии и Постуму! Сестре и брату! Внучке и внуку Августа! — вдруг стал выкрикивать Гней Эдий, яростно выпучив на меня свои круглые глаза.
Но в следующий момент глаза его вернулись в свои орбиты — они, как я не раз отмечал, обладали таким странным свойством: мгновенно выпучиваться и тут же возвращаться в глазницы, в них почти проваливаться, — перестав на меня таращиться, Вардий чуть ли не шепотом продолжал:
XII. — Мне оставалось сделать еще один шаг в моем расследовании. Я снова отправился к Котте Максиму и напрямую спросил: «Зачем Феликс оставил Юлию и Агриппу наедине?»
Котта стал трясти головой и повторять:
«Он их не оставлял. Они вместе ужинали. Он их не оставлял. Они были вместе…»
Я прервал его бормотания:
«Что ты заладил, как попугай! Я тебя не спрашиваю, оставлял или не оставлял. Я спрашиваю: зачем он их оставил? Он тебе объяснил?»
Котта перестал трясти головой. Котта обиделся на моего «попугая». Котта мне укоризненно возразил:
«Я не заладил. Они действительно всё время были втроем. Но я ведь, кажется, говорил, что они выгнали слуг, и вино разливал Назон…»
Котта замялся. И я сурово:
«И что дальше?!»
«Ну… Может быть, им не хватило вина…»
«Может быть или не хватило? И кто ходил за вином?.. Ты мне только не лги! Я друг ему, такой же, как ты. Нам, друзьям, надо знать правду! Иначе мы не сможем ему помочь»
«Я не лгу, — еще обиженнее сказал Котта. — Я говорю тебе: один раз он выходил за вином».
«По собственной инициативе?»
«Нет. Юлия попросила принести вино, которое было изготовлено в год рождения Постума. А Постум тут же затребовал, чтобы он принес также вино года рождения Юлии. Он сказал: “Мы их смешаем, наши вина, и выпьем за наших двух гениев”… Так мне Назон рассказывал…»
«Это было до того, как он читал стихи, или после?» — наседал я. «Какие стихи? Про стихи он не упоминал», — ответил мне Котта; судя по его удивленному взгляду, ответил искренне.
«И долго он пробыл в погребе?»
«Он не уточнял. Он лишь вскользь сообщил об этой странной просьбе — смешать два сорта вина… Ему было не до деталей. Ведь я его обвинял. А он оправдывался и говорил о той радости, которую он испытал, увидев вместе брата и сестру… Я же тебе об этом уже рассказывал!..»
XIII. Всё мне это поведав, Гней Эдий Вардий стал подводить итоги. Он их быстро подвел. Он сказал:
— Сколько времени Пелигн пробыл в погребе? Пользовался ли он при розыске вин услугами рабов или не пользовался? Что в это время делали пьяный и развратный Агриппа Постум и бабочка-Юлия… Сам себе представляй…Неважно, кто и в каких подробностях донес о случившемся Августу — соглядатаев и рассказчиков, как мы видели, вокруг было достаточно.
Лично для меня важны две вещи:
Первая. Август целых три месяца медлил с наказанием Пелигна и наказал его очень легко. Не сомневаюсь, что милостивая Ливия в очередной раз заступилась за Феликса и сделала всё, что было в ее силах.
А во-вторых, почти за год до этих событий Феликс написал и прислал мне восьмую книгу «Странствий Венеры», ту, в которой, напомню, речь идет о богине Смерти-в-Жизни и о ее сыне, Восьмом Амуре.
Узы его — те пленительно-нежные песни, которые он,
Сочинив, распевает, и ему подпевают Сирены.
Пламя его — вот оно пред тобой, пылающий факел
Гермеса,
Усыпляющий души живые и оживляющий души умерших…
То есть, он всё это задолго предвидел. И Постум, Младшая Юлия, Август были лишь исполнителями того, что ему было предначертано Венерой Фатой, у которой сами Мойры в служанках.
— Теперь, — продолжал Вардий, — он у себя, в Томах, сочиняет «тристии» и «письма с Понта», в которых проклинает себя за «оплошность» и «глупость», жалуется на свое злосчастие и одиночество, винится и оправдывается перед Августом и просит его о прощении и смягчении приговора. Но всё это, юный мой друг, одна лишь поэзия. Он теперь во власти амура-Элизия. Что ему делать в Риме? Ему место на краю света, где вода превращается в лед, где луна ярче солнца, где жизнь так тесно соприкасается со смертью, что почти не видно границы. Он этот мир, который не мир, и эту жизнь, которая на жизнь не похожа, теперь воспевает в своих скорбных элегиях. И любит, любит так, как никому из нас любить не дано… Поверь мне. Я слишком хорошо его знаю. Я его самый близкий и преданный друг. Я ему жизнь свою посвятил!
Так мне, Луцию Понтию Пилату, говорил мой наставник и благодетель, Гней Эдий Вардий Тутикан.
Свасория двадцать девятая. Потестат
Пора заканчивать эти воспоминания, в которых я будто тебя, а на самом деле себя самого убеждаю… В чем?.. Пора их заканчивать, эти свасории. Потому что вот-вот придет человек, которого я жду целый день. Я не могу лечь спать, пока он мне не доложит.
Я не назову тебе его имени. Это совершенно исключено! Я и профессию его не укажу. Даже тебе, мой дорогой Луций. Ибо даже когда я сам о нем думаю, я в мыслях своих не называю его по имени, а говорю себе: «этот человек», «этому человеку».
Скажу лишь, что ремесло у него очень удобное для нашего дела. С одной стороны, он в любое время суток может ко мне войти, никто его не остановит. А с другой стороны, никто не удивится, что он ко мне вошел, никто не уделит этому визиту особого внимания, даже Корнелий Максим, начальник моей охраны. А с третьей стороны, я могу послать его куда угодно, потому что он не проживает в претории, во дворце Ирода Великого, он, когда ему надо, уходит, когда надо, приходит. Он сам по себе. Он никому не подчиняется. Даже мне. Но…сколько у нас еще осталось сторон? всего одна?., с четвертой стороны, он всегда выполняет мои поручения, и самые щепетильные, самые секретные я именно ему поручаю. Потому что этот человек меня никому не выдаст. Ему просто незачем и некому меня выдавать.
