Обычный учитель занимается с тобой в классе или на дому. – Ты всякий раз вызывал меня в какое-нибудь новое место: на берег Бетиса, в оливковую или дубовую рощу, к Трем источникам или на озеро. Причем, как я теперь понимаю, местности эти находились в определенном соответствии с той темой, которую ты хотел со мной обсудить.
Обычный учитель не только рассказывает, но и спрашивает урок. – В ходе нашего общения говорил только ты. И даже когда задавал мне вопросы, ответы мои не дослушивал, прерывал меня и продолжал говорить.
Школьный учитель старается разъяснить и сделать понятным то, что излагает. – Ты же как будто специально норовил усложнить изложение, к провозглашенному тезису скоро присовокуплял противоречащий ему антитезис, дабы запутать меня и сбить с толку, – как ты говорил, «для того чтобы стало яснее ясного». Ну вот, например, в первой нашей беседе, когда ты трактовал о происхождении героев…
Ты-то сам помнишь, как ты, двенадцатилетний мудрец, учил меня героической жизни?… Я помню каждое слово, каждый жест твой и каждую местность.
XIV. Сперва ты привел меня на берег Бетиса, в то место, где на дне были ямы, в которых прятались угри. Ты заставил меня раздеться и вместе с тобой нырять в эти ямы, подолгу задерживая дыхание. Я, разумеется, никого не поймал. Ты вытащил двух угрей и тут же отпустил их обратно в реку. А после, повалившись на горячий песок и подложив под голову кусок дерна, стал мне рассказывать о рождении Геркулеса, Персея, Ахилла и Энея: дескать, у первого и второго сам Зевс-Юпитер был родным отцом, Ахилла морская богиня Фетида родила на свет, а Энея – Венера. Долго и в деталях об этих чудесных рождениях рассказывая, ты вдруг рассердился, вскочил на ноги и объявил: «Историки сочиняют, и наш Эзоп (так ты презрительно называл нашего школьного учителя, хотя он был римлянин, и звали его Децим Апроний), наш Эзоп, – говорил ты, – врет, что настоящим героем можно стать. Можно стать, если отец у тебя – бог, а мать – богиня!»
Но в следующий раз, приведя меня на берег реки – туда, где возле правого берега шумят и дымятся пороги, а у левого – вода течет гладко, матово и жирно, словно коровье молоко, – приведя туда, ты заставил меня забраться на один из дымящихся камней, сам оседлал соседнюю скалу и с нее, перекрикивая шум реки, стал убеждать в том, что во времена Персея и Геркулеса боги обитали в непосредственной близости от человека, но уже во времена Одиссея они от людей отдалились, и потому великий Улисс, хотя и вел свой род от Меркурия, но мать и отца имел смертных. «Теперь от богов никто не может произойти! – кричал ты. – Так что, спрашивается, совсем не может быть героев?!»
В третий раз, вызвав меня запиской со школьного урока, ты повел меня на мост и над самой серединой реки спросил, известны ли мне подробности моего появления на свет. И только я начал рассказывать, что моя родная мама умерла при родах, как ты с досадой махнул рукой и принялся объяснять мне, что твое собственное рождение «действительно окутано тайной», потому что, с одной стороны, ты вроде бы происходишь от смертных отца и матери, а с другой:
За десять лунных месяцев до твоего рождения случилось землетрясение в Серебряных горах, от которого многие рудники пострадали, но ни один из отцовских не был затронут. За три месяца до твоего появления на свет на алтарях сам собой вспыхнул огонь, причем не только в доме отца твоего, Сенеки Старшего, но и в доме деда твоего по матери, Гельвия Домиция. За месяц до твоего рождения у отца твоего три раза подряд кости легли самым счастливым образом (трижды выпала «венера»), чего никогда не случалось не только в его жизни, но и во всей Кордубе. За три дня до родов, находясь по каким-то делам в Гиспале, Сенека Старший вдруг услышал таинственный шепот, который трижды велел ему: «В Кордубу! В Кордубу! В Кордубу!», и только отец вернулся, как мать твоя сразу же родила. А через семь дней после рождения один из ослов в Кастулоне, несший золотую руду, вдруг заговорил человеческим голосом и велел: «Назовите Луцием», после чего сбросил поклажу и убежал в горы; и поэтому тебя на девятый день нарекли Луцием, а не Гельвием, как хотели назвать в честь деда по материнской линии.
Рассказав мне всё это, ты вдруг в ярости воскликнул: «Полюбуйся на моих братьев, Галлиона и Мелу! Они ведь совсем на меня не похожи! Ну ни капельки!» И, бросив меня на середине моста, ты удалился на правый берег.
И почти месяц потом не только не вызывал меня на беседы, но, придя в школу, как и в первые дни, смотрел на меня, словно на пустое место.
На этом наши речные уроки, как я их назвал, закончились.
XV. И скоро мы перешли к лекциям в роще.
Помнишь? Стадиях в десяти от города, на левом берегу Бетиса, росли старые оливы, настолько старые, что многие из них уже перестали плодоносить, и их уже не возделывали, но срубать не решались. Рассказывали, что некогда в этой роще стоял очень древний храм. Но в наше время от него и камня не осталось. Зато стволы деревьев так мощно и высоко поднимались к небу, так густо нависали друг над дружкой могучие ветви, что в роще, словно под сводами, царила густая и торжественная тень.
Ты несколько раз приводил меня в этом место. И в первый раз внимание мое велел сосредоточить на созерцании стволов и ветвей, таинственной тени и солнечных бликов. «Смотри, слушай и чувствуй! – наставлял ты. – В солнечных бликах можно увидеть проблески нашей судьбы. В шепоте листьев можно услышать нечто бесконечно древнее. В голосе одиночества (ты именно так выразился) нужно почувствовать присутствие божества». Помню, что когда мы выходили из рощи, ты мне радостно сообщил: «Здесь даже цикады говорят по-древнегречески!»
В следующий раз, когда мы пришли под оливы, ты заговорил о героях. И долго перечислял учителей и наставников Геркулеса – Кастора, Автолика, Эврита, Тевтара и Алкона, а также Эвмолпа и Лина, каждому из них давая характеристику и объясняя, чему они обучали своего воспитанника. Затем стал перечислять учителей Персея… «Видишь? Даже рожденные от Юпитера нуждались в воспитании и в учителях!» – так ты закончил свою лекцию.
Третья лекция в роще была намного длиннее второй, и в ней ты доказывал скорее обратное. Да, говорил ты, Кастор давал юному Геркулесу уроки фехтования, но оружейным приемам, тактике боя в пешем и конном строю, основам стратегии Геркулес научился на собственном героическом опыте, ценою великого напряжения воли и посредством самоотверженных и ежедневных упражнений. Да, основы кулачного боя ему преподал Автолик, но он, Геркулес, бесконечно развил это искусство и достиг в нем почти божественного совершенства не с помощью какого-то Автолика, а благодаря неуклонному самовоспитанию и самосовершенствованию. Да, дескать, эвбеец Эврит или скиф Тевтар учили его стрелять из лука, но очень скоро Геркулес их всех превзошел, потому что, как ты тогда выразился, «следовал своей врожденной природе, а не чужим мнениям и приемам, и эту свою природу обнаружил, взрастил и развил до героического превосходства, в том числе – в стрельбе из лука».
Последняя «оливковая лекция» как бы подводила итог всему тому, что было описано и рассказано, и из этого итога делался весьма практический вывод: мы с тобой намного больше, чем Персей и Геркулес, нуждаемся в самовоспитании и самообразовании. Во-первых, мы не имеем «прямого божественного происхождения». Во-вторых, ни сейчас, ни позже мы не встретим столь великих учителей и наставников, как Кастор и Автолик, Лин или Эвмолп. В-третьих, даже если бы мы были сыновьями Юпитера или Марса, и у нас были великие учителя, все равно нам надлежало бы подобно Геркулесу, Персею и Ромулу заниматься героическим самовоспитанием, причем непременно в двух областях: физической и «мусической».
