Воскликнув так, Пилат даже не посмотрел на Максима. Но на короткое время замолчал. И Максим счел возможным спросить:
— Мне можно задавать тебе вопросы или лучше не мешать?
— Мешай, мешай, — беззаботно ответил ему Пилат, весело разглядывая потолок беседки у себя над головой.
— В этом твоем видении Элий Сеян никак не объяснил своего поступка?
— В этом моем видении, — насмешливо ответил Пилат, — Сеян мне ни слова не сказал. Но взял со стола восковую табличку и начертал на ней три слова, те самые три знаменитых глагола, которые божественный Юлий Цезарь прислал своему другу из Парфии: «пришел, увидел, победил». Однако, не в том порядке. Первым было «увидел», затем — «победил», а слово «пришел» — последним… То есть он уже на Самосе Тиберия увидел.
Максим чуть заметно кивнул. А Пилат продолжал:
— Скандал был ужасный! Сеяна хотели арестовать и предать военному суду. Но из Рима пришел приказ: раз жаловать, выгнать из армии, но не трогать. Я так понимаю, батюшка Страбон постарался, замолвил, где надо словечко за юного и опрометчивого сынка. Короче, отмазали… А наш Сеян зажил на Родосе в качестве частного лица и клиента Тиберия. Ни на шаг не отходил от него. Как раб прислуживал ему за столом, как вольноотпущенник следовал за ним в баню, к философам и астрологам, как гладиатор охранял его днем и ночью и весьма быстро стал для Тиберия совершенно незаменимым человеком. И хотя Тиберий и тогда был крайне недоверчивым и стремящимся к одиночеству человеком… Я знаю Сеяна. Он — гений приспособления! Когда он хочет кого-то привлечь к себе и включает для этого всё свое головокружительное обаяние, свою поразительную догадливость, внимательность и чуткость к тому, кого он обхаживает, то действительно голова идет кругом и кажется, что во всем мире нет, не было и не будет человека, который бы так тебя понимал и так о тебе заботился… Ты что-то хотел сказать, Максим? — вдруг спросил Пилат, по-прежнему глядя в потолок беседки.
— Нет, ничего. Я слушаю.
— К тому же, — продолжал Пилат, — наш милый Сеян почти ежедневно поставлял Тиберию точную и дельную информацию обо всем, что происходит в мире: и в Риме, и в Азии, и в Армении, и в Сирии, и даже в Паннонии и Галлии… Для ссыльного, с которым гнушаются или боятся разговаривать, такой источник информации, как ты понимаешь, совершенно бесценен. За одно это можно укротить свою недоверчивость, привязаться и даже полюбить! Императора в Тиберии он увидел еще на Самосе. А на Родосе увидел, что он, Элий Сеян, должен делать для того, чтобы Тиберий и вправду стал императором, — заключил Пилат и продолжал: — Три года Сеян никуда не отлучался с Родоса, но многие с нужными новостями приезжали на остров и многие уезжали с различными поручениями от Сеяна… Не исключаю, что какой-то центурион мог ненароком оказаться на пути из Рима в Испанию как раз тогда, когда этим путем следовал Луций Цезарь — «краб» в нашем сне… И вот, один из наследников скоропостижно умирает в Масиллии… Ты о чем-то хочешь спросить, Максим? — снова спросил Пилат.
— Нет, не хочу, — ответил тот.
— А я, представь себе, ничего не хочу сказать, — сказал Пилат. — Я никогда не слышал о том, что Сеян был причастен к смерти, а тем более к убийству Луция Цезаря… Но уж больно вовремя умер!.. И вскоре после его гибели «самосский павлин», Гай Цезарь, вдруг ссорится со своим ближайшим другом и любимым наставником Марком Лоллием. И, чтобы досадить Лоллию, не возражает против возврата Тиберия из ссылки… Тиберий покидает Родос и возвращается в Рим. А Лоллий куда-то исчезает, и никто о нем больше не слышит. И всё эдак — один к одному. И Сеян вроде бы совершенно ни при чем. Но вот, во сне нашем, который мы с таким трудом толковали, «повар» говорит: «Я лишь недавно стал осваивать поварское искусство. Но парень я способный, у греческих поваров учился. И главное: предан тебе и о здоровье твоем пекусь». Помнишь?
— А что видение твое повествует о смерти Гая Цезаря? — вместо ответа спросил Максим.
— Еще на Родосе у Сеяна были мощные армянские связи, — сказал Пилат.
— Что значит «армянские связи»?
— То и значит, что в Сирии, в Азии и даже в Армении у него были свои люди… «Я лишь недавно стал поваром…» То есть убить не убили, но ранили в Армении, и в Ликии умер «павлинчик»… И вот уже Тиберий усыновлен Августом и объявлен официальным наследником. Август посылает его сначала в Германию, потом на подавление паннонского восстания, потом — опять в Германию. И всюду за ним следует Элий Сеян. По-прежнему никаких постов не занимает. Но в первой Германии формирует сперва центурию, а потом целую когорту из гладиаторов, которые сражаются вместе с Тиберием и денно и нощно его охраняют. В Паннонии к этой гладиаторской когорте Сеян присоединяет еще одну когорту, набранную уже из воинов: отборных, выносливых, исполнительных, неустрашимых и преданных настолько, что отца родного зарежут, если потребуется. А во второй Германии еще одну такую же когорту формирует. И этих когорт становится уже три. И все они Сеяну подчиняются, хотя, повторяю, частному лицу, который даже не центурион, а просто «друг главнокомандующего». И в каждой когорте, разумеется, есть своя разведка и контрразведка — службы, как ты говоришь… «Гений приспособления» постепенно превращается в «гения организации».
Пилат перестал разглядывать потолок, приподнялся на ложе, повернулся на правый бок и локтем уперся в подушку, теперь уже не лежа навзничь, а именно возлежа.
— От слова «увидел» мы теперь переходим к слову «победил»? — спросил Максим.
— Да, можно, пожалуй, перейти, хотя до победы еще очень далеко, — раздумчиво ответил Пилат. — Ликвидация гусенка-Постума, изведение журавля-Юлии — это, так сказать, лишь предварительная разведка и зачистка освободившейся территории.
— И всё-таки я не верю, — недоверчиво заметил Максим. — Представить себе не могу, чтобы Сеян был причастен к этим убийствам.
— Обижаешь, — улыбнулся Пилат.
— Кого? — не понял Максим.
— Лучшего Друга, Элия Сеяна, давно и планомерно пытаешься обидеть. Послушать тебя, Максим, Луций Цезарь сам умер в Масиллии, Гая Цезаря случайно смертельно ранили в Армении, Агриппу погубил Крисп, Юлия сама по себе умерла в Регии, и притом от голода. Где ж тут «повар», на роль которого Сеян претендует в нашем сне, а стало быть, должен не только готовить то, что давно валяется в кладовке, а заранее заказывать блюда, предвидеть и предчувствовать, учитывая тайные предпочтения и сокровенные вожделения любимого «хозяина»?! Эдак ты скоро начнешь утверждать, что и Германика боги угробили, ибо, дескать, «никаких следов отравления», «Пизон на такое не способен». Если так рассуждать, Максим…
— Я не рассуждаю, Пилат. Я тебя внимательно слушаю, — прервал его тираду Максим, таинственно улыбаясь в лицо префекту Иудеи.
— На три хода вперед видит! — воскликнул Пилат и сел на ложе. — Германик с самого начала представлял для Тиберия опасность. Когда умер Август, в Германии тотчас же вспыхнул военный мятеж. Солдаты упрашивали Германика не присягать принцепсу, а двинуть легионы на Рим и, свергнув Тиберия, взять власть в свои руки. Германик отказался и мятежных солдат усмирил. Но когда Тиберию доложили о действиях Германика, знаешь, что он сказал? «Сейчас, похоже, отказался, но может наступить такой момент, когда не захочет и не откажется…» Сеян не бездействовал. Едва Тиберий пришел к власти, Сеян стал помощником своего отца, Сея Страбона, и заместителем префекта претория. Три специальные когорты, которые он создал, были приняты в число преторианцев, и отныне гвардия насчитывала уже двенадцать когорт, или целый легион, гвардейцев. Еще через два года Сей Страбон был отправлен префектом в Египет, а Элий Сеян самолично возглавил преторий. В том же году начались процессы по оскорблению величия. Потому что оппозиция, делавшая ставку на Германика, действовала исподтишка. И так же скрытно и тайно стал бороться с ней Элий Сеян. Враги империи, внутренние и внешние, вынудили его к этой осторожности и к этой скрытности. А ты говоришь «гений интриг». Его заставили стать этим гением!
