И тот, и другой поблагодарили гостеприимного хозяина, но к плодам на столе никто не притронулся.
Матфания извлек из-за пояса дорогой пергамент, заботливо перевязанный шелковой лентой, положил его справа от себя, а на левую сторону стал выкладывать восковые таблички, формируя их в аккуратную стопочку, которую после каждой извлеченной таблички старательно поправлял.
— Давай, Матфания. Не томи душу. Докладывай, — поторопил его Иоиль, пережевывая финики.
— Сегодня ночью по вашему указанию, достопочтенные руководители и главные учителя, было проведено заседание рабочей группы. На ней присутствовали: в качестве председателя ваш покорный слуга, от школы великого Шаммая товарищи Руввим и Закхур, от школы великого Гиллеля… — стал докладывать Матфания, но Иоиль ласково перебил его:
— Знаем, знаем. Сами, чай, создавали… К делу переходи, к делу.
— Слушаюсь. К делу перехожу, — сказал Матфания и принялся развязывать ленту на пергаменте. — В ходе заседания были последовательно и тщательно рассмотрены и изучены действия и поступки Назарея… прошу прощения, Иисуса из Назарета, эпизод за эпизодом, и по каждому из эпизодов были высказаны различные суждения…
— Это тоже не надо, — как бы между прочим и очень приветливо остановил его Иоиль. — Результаты давай. То есть какие были высказаны мнения, какие приведены аргументы и главное — на чем согласились. И коротко, очень коротко.
— Коротко. На чем согласились, — повторил Матфания и развернул перед собой пергамент, покрытый старательно выписанными, почти каллиграфическими письменами. — Можно, учитель, я буду называть его Назареем? Для краткости…
— Для краткости можно, — разрешил Иоиль.
— Спасибо… Оценивая действия Назарея касательно так называемых исцелений людей, товарищ Руввим охарактеризовал его как фокусника и шарлатана, а товарищ Ариэль, со своей стороны, назвал его выдающимся врачом и целителем.
— Позвольте мне уточнить, — смиренным голосом и с потупленным взором произнес Руввим. — Я, в частности, имел в виду…
Он не договорил, так как Левий Мегатавел вдруг слегка повернул голову и не то чтобы посмотрел на Руввима — нет, скорее, направил в его сторону глаза. И в этих, прежде потухших глазах вдруг что-то возникло и зажглось.
— Если потребуется, тебя спросят. Сейчас слушаем Матфанию, — прозвучал над столом треснутый юношеский дискант.
— Прошу прощения, — быстро сказал Руввим и несколько раз кивнул головой.
— С одной стороны, шарлатан, а с другой — великий целитель, — с интересом повторил Иоиль. — Ну, и на чем вы договорились?
— Было записано так: Назарей действительно лечит людей и, вероятно, воскрешает мертвых, но от этих исцелений люди не становятся счастливее и здоровее, так как не укрепляются в правильной вере, а некоторые из них, напротив, отдаляются от Закона.
— Вероятно, воскрешает мертвых? — переспросил Иоиль. — А слово «вероятно» откуда взялось?
— Товарищ Руввим настоял и убедил группу, сославшись на два случая, в которых могла иметь место летаргия, — доложил Матфания.
Иоиль сперва задумчиво покачал головой, затем взял из блюда и отправил в рот два беленьких баккурота, а потом сказал:
— «Шарлатана» вы правильно выкинули. В том, что касается лечений, Иисус так же похож на шарлатана, как я — на римлянина… И слово «вероятно» перед словом «воскрешает» я тоже предлагаю убрать. Лазаря он воскресил, когда покойник натурально уже провонял… Подлинное было воскрешение. И товарищ Левий тогда справедливо обратился в синедрион, чтобы, так сказать, юридически рассмотреть этот случай и задать Назарею парочку вопросов.
Иоиль участливо посмотрел на своего соратника и соседа, но тот хранил неподвижность и молчание.
— Хорошо. Пойдем дальше, — улыбнулся и велел Иоиль.
— Товарищ Руввим, — продолжал докладывать Матфания, — обратил внимание на то, что исцелениями Назарей пытается привлечь на свою сторону влиятельных людей среди иудеев, иродиан и римлян и тем самым настроить их против партии и правоверных иудеев, защитников Закона. Товарищ Ариэль, вернее, его младший соратник, товарищ Фамах…
— И кого это он привлек на свою сторону? — перебил Иоиль.
Матфания заглянул в пергамент, но не нашел в нем ответа и взял одну из восковых дощечек.
— Назывались следующие имена: царедворец Ирода Антипы Хуза, римский сотник Корнилий, настоятель капернаумской синагоги Иаир, а также…
— Нет, нет, — снова перебил его Иоиль. — Это пустое. К тому же дело давнее. И если были какие-то по пытки с его стороны, то партия их давно уже пресекла. С тетрархом мы переговорили, и он отстранил Хузу от должности главного царедворца. Иаир одумался, признал свои ошибки и перестал поддерживать Иисуса. Сотник Корнилий — ну, это вообще смешно: брать в расчет какого-то сотника… Ты согласен со мной, Левий? — предупредительно обратился Иоиль к главному шаммаисту.
В пустых и белесых глазах опять что-то ожило и зажглось, и голос проскрипел:
— Ханну он совершенно не интересует. Антипа его остерегается и хочет задержать. Мы внушили тетрарху, что Назарей может быть воскресшим Крестителем… Пилату о нем известно?
— Не думаю, — покачал головой Иоиль.
— Ну и хватит об этом, — сказал Левий Мегатавел.
— Обвинение в нарушении Закона, — объявил Матфания, переходя к следующему пункту. — Товарищ Руввим обвинил Назарея в многократных покушениях на Закон, и особенно — в злонамеренных и тенденциозных нарушениях святой субботы. Товарищ Ариэль возразил, что эти нарушения либо вовсе нельзя считать нарушениями, либо Назарей приводит довольно убедительные аргументы.
— Аргументы в пользу чего? — быстро спросил Иоиль.
— Виноват. У меня тут не конкретизировано, — ответил Матфания.
— А какова согласительная формулировка? — спросил Иоиль.
— По этому вопросу стороны не достигли согласия.
— А почему не согласились? — спросил Иоиль и впервые сурово посмотрел на Ариэля, словно именно он был виноват в отсутствии согласия.
— Потому что Закон не сводится к соблюдению субботы, — устало и безразлично начал отвечать Ариэль. — И некоторые правила из Закона Иисус не нарушает, а исполняет, иногда даже более ревностно, чем члены фарисейской партии. Напомню, что два года назад он, например, изгнал из Храма торговцев, чем заслужил одобрение учителя Левия Мегатавела…
Ариэль покосился на главного шаммаиста, но тот сохранял молчание и окаменелость лица. Тогда Ариэль так же спокойно и безразлично продолжил, словно подчеркивая свое безразличие:
— С точки зрения нашей школы, школы Гиллеля, лечение в субботу нужно рассматривать скорее как проявление особого Божьего милосердия, чем как отступление от четвертой заповеди Моисея…
— Ты говоришь: «злонамеренные и тенденциозные нарушения». А в чем это проявляется? — вдруг прервал Ариэля Левий. Но кому был адресован вопрос, не было понятно, так как Левий ни к кому не обратился и ни на кого не посмотрел.
