— Наша фракция никак не может согласиться… — мягким и грустным голосом начал говорить этот человек. Но Руввим перебил его:
— Товарищ Ариэль, прошу тебя, не употребляй слово «фракция». В партии не может быть фракций, потому что она едина. В ней могут и должны быть школы потому что партия многообразна.
— Хорошо, — печально улыбнулся тот, кого назвали Ариэлем, — наша школа, если тебе угодно, едва ли согласится с некоторыми из твоих определений Иисуса из Назарета. Я, разумеется, не так хорошо знаю Закон и Пророков, как глубокоуважаемый товарищ Руввим, — продолжал Ариэль, глядя теперь на хозяина Матфанию, — но то, что мне известно из Писания, и то, что я наблюдал в поступках Иисуса, не дает мне оснований заключить, что перед нами лжепророк. А тем более фокусник. Фокусники не имеют той силы, которой наделен Иисус.
— Если предаться Веельзевулу, князю бесовскому, он большой силой может наделить даже явного шарлатана и пустого фокусника, — заметил Руввим и улыбнулся с невинностью ребенка.
— Фокусники не исцеляют врожденную слепоту, — грустно продолжал Ариэль, словно не слыша замечания. — Фокусники не воскрешают мертвых. Что же касается силы бесовской…
— Каталепсия, — вновь перебил его Руввим. — Тебе известно такое слово?
— Такое слово мне известно, — отвечал Ариэль. — И в Наине, вполне допускаю, мог быть случай каталепсии, то есть мнимой смерти, потому что юношу хоронили в тот же день, когда он якобы умер. И в Капернауме, когда Иисус поднял с одра дочь начальника Иаира, тожемогла быть каталепсия. Но Лазаря, деверя Симона Прокаженного, он воскресил на четвертый день, когда тело юноши уже начало…
— А ты сам был при этом воскрешении? — быстро спросил Руввим, насмешливо глядя не на Ариэля, а на Матфанию.
— Лично я не был, но от нашей… школы было двое внимательных и проверенных товарищей, которые пришли в дом Симона через два часа после смерти Лазаря, участвовали во всех похоронных обрядах первого дня. Более того, на третий день они вместе с женщинами отправились к гробу и, когда те в последний раз бальзамировали покойника, заглянули в гробницу и явственно ощутили запах разложения. Каталепсии там быть не могло, и это засвидетельствовано очевидцами.
— Вот я и говорю: силой бесовской всё делает и мертвых воскрешает! — объявил Руввим.
— Что касается силы бесовской, — возразил Ариэль и продолжил прерванную мысль: — то ни в Писании, ни в Предании старцев я не встречал, чтобы сатана расходовал свои силы на исцеление людей и на избавление их от смерти. Ибо сам он — сеятель болезней и князь гибели. Не сатанинское это дело, дорогие товарищи.
— Сейчас иные настали времена, — сказал Руввим.
— Что касается времен, то я осмелюсь возразить тебе… — начал Ариэль. Но ему не дал договорить и прервал дискуссию Матфания, хозяин полночного собрания.
В очередной раз разгладив перед собой край стола, он незаметным движением извлек из-под верхней одежды несколько восковых дощечек, быстро разложил их перед собой и заговорил уверенно и авторитетно, словно читая по одной из табличек или декламируя давно заученный текст.
— Времени мало, товарищи. Нет никаких возможностей для теоретических споров. Поэтому как человек, назначенный партией, и как руководитель нашей рабочей группы, я предлагаю сделать следующее: мы начнем последовательно рассматривать поступки Иисуса из Назарета, по каждому из эпизодов будем выносить краткие определения и сводить их в единую точку зрения. Вы видите, передо мной лежат три таблички. Так вот, на одной из них я буду кратко фиксировать мнение представителей школы Шаммая, на другой — определения школы Гиллеля, а на третьей я буду набрасывать компромиссные формулировки, которые в конце рассмотрения предложу вам на утверждение. Чтобы облегчить нам работу и ускорить дело, я до начала нашей встречи уже переговорил с товарищами Закхуром и Фамахом и приблизительный перечень этих эпизодов себе уже составил и записал. Мое предложение всем понятно? Нет возражений по порядку ведения?
— А какой эпизод значится первым в твоих табличках? — спросил Ариэль у Матфании.
— У меня записано: праздник Пасхи. Два года тому назад.
— Это важный момент. Давайте с него начнем, — одобрил Ариэль. А Руввим возразил:
— Если действительно с начала начинать, то прошу обратить внимание и занести в протокол, что Назарей, до того как прийти на Пасху в Иерусалим, некоторое время был учеником Иоанна сына Захарии, совершал с ним очистительные обряды в Иордане. А этот самый Иоанн, в народе прозванный Крестителем, неоднократно совершал злобные нападки на партию и некоторых наших товарищей грубо обругал. Как он вас обозвал, Закхур? — спросил Руввим, обращаясь к сидевшему рядом с ним человеку.
Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы признать в нем «горбатого фарисея», или «фарисея песта и ступы», как нарекли таких людей в народе. Он был высок, но сидел согнувшись, склонив голову к столу и потупив взор, всем видом своим изображая смирение. И это смирение было в нем какое-то упрямое, суровое и непримиримое к окружающим: я, мол, видите, смирился и укротил себя и потому вас, не смирившихся и не укрощенных, решительно осуждаю и презираю. Про таких «горбатых фарисеев» рассказывали, что они от смирения своего во время ходьбы старались не поднимать ног от земли и потому спотыкались и падали у каждого препятствия, набивая шишки на лбу и в кровь царапая руки. Впрочем, лба Закхура сейчас нельзя было разглядеть, так как он у него почти целиком был закрыт громадным тефиллином, и такой же сундук красовался у него на левой руке.
Закхур заглянул в пергамент, который лежал перед ним, и смиренно-угрожающе зачитал:
— Он обозвал нас порождением ехидны и заявил, что мы бежим от гнева Господня.
— Этот эпизод к Иисусу никакого отношения не имеет, — устало заметил Ариэль.
— А на мой взгляд, имеет самое прямое отношение, — возразил Руввим, насмешливо глядя на Матфанию. — Те же самые обвинения мы потом услышим от самого Назарея. И он будет утверждать, что Иоанн Креститель, дескать, свидетельствовал о нем как о великом пророке. И на всякий случай напомню вам, что этого Крестителя народ до сих пор почитает намного больше, чем его ученика, Назарея.
— Иисус никогда не был учеником Крестителя, — твердо произнес Ариэль.
— Ваши мнения зафиксированы, — быстро произнес Матфания и объявил: — Переходим к следующему эпизоду.
— Какое святотатство позволил себе Назарей в ту Пасху? — спросил Руввим, обращаясь к Закхуру, и тот смиренно прочел:
— Он заявил, что может разрушить Храм и в три дня снова отстроить его.
— Он действительно сделал такое заявление? — удивленно спросил Ариэль и посмотрел на сидящего справа от него пятого фарисея.
Это был человек, более других похожий на тех, кого в народе называли «робкие фарисеи». У них всегда былоиспуганное выражение лица, словно каждую минуту они вспоминали об ожидавшем их Страшном суде и трепетали за нечаянно совершенные ими грехи и невольно пропущенные молитвы и очищения. Но у этого человека лицо было не просто испуганным — оно было еще и обиженным. Коробочки-тефиллины были у него стандартных размеров. Одет он был скромно, но опрятно и с достоинством.
