— Обратил, — тихо ответил Максим, избегая встречаться взглядом с префектом.
— И только ты один обратил на это внимание?
Максим не ответил. А Пилат посмотрел на него, как мальчишка смотрит на жука, который его заинтересовал и которого он решил обязательно поймать.
— Ну, давай присядем, — предложил Пилат, потому что они дошли уже до средней лестничной площадки и мраморной скамьи.
Пилат сел на нее, а Корнелий Максим остался стоять, не то чтобы навытяжку, а скорее как провинившийся слуга, который не смеет сесть в присутствии хозяина.
Пилат огляделся по сторонам и продолжил:
— Ты говоришь, Тиберий со всех сторон окружен людьми Сеяна… Верно. Но они формируют как бы вто рой круг, второе оцепление цезаря. В первом же пре бывают давнишние его друзья: астролог Фрасилл и два других звездочета, один историк, один правовед, а так же несколько жрецов, штук пять актеров и с десяток вольноотпущенников — в общей сложности человек двадцать, не более. Они-то и составляют ближайший и самый доверенный круг императора. Сеян туда вхож, разумеется. Но как вошел, так и вышел. Ибо, во-первых, наш «повар» слишком занят делами империи, что бы постоянно, то есть ежечасно и ежеминутно, следить за Тиберием. Во-вторых, никого из первого круга Сеяну не удается завербовать, хотя он уже много лет пытается. В-третьих, я же говорю: астрологи, актеры, жрецы, которые по роду своих занятий постоянно отлучается с Капри, свободно передвигаются по Кампании и дальше ее и почти в каждом городе имеют своих знакомых — таких же актеров, жрецов и прочих весьма незаметных людишек вроде слепых сказочников, за которыми уж точно никак не усмотришь, да и никто следить не подумает. В-четвертых, второе оцепление, которое целиком принадлежит Сеяну и, разумеется, неусыпно следит, во все глаза подсматривает и во все уши подслушивает, не может или не решается приблизиться и войти в первый круг, так чтобы наверняка видеть и слышать, о чем Тиберий со своими «ближайшими» договаривается.
Пилат вдруг вскочил со скамьи, испуганно заглянул за каменную спинку, опять сел и продолжил:
— Некий охранник однажды спрятался за скамейкой, на которой сидели и беседовали о звездах Тиберий с Фрасиллом. Ты думаешь, он успел о чем-то доложить Сеяну? Нет, его тут же вычислили, обвинили в краже павлина и казнили, едва он из первого круга успел перейти во второй… Какой-то рыбак поймал краснобородку и решил самолично поднести ее принцепсу. Тот вместо благодарности сначала собственноручно отхлестал рыбака пойманной рыбиной, а потом велел наловить омаров и этими омарами изуродовать ему лицо. Не в тот круг забрел… И кто знает, с какими целями… Однажды, когда носилки цезаря застряли в кустарнике, Тиберий насмерть забил центуриона передовой когорты, который разведывал дорогу: разложил на земле и велел засечь у себя на глазах. Подозреваю, что носилки Тиберия специально застряли, чтобы можно было расправиться с чересчур любопытным разведчиком… И женщина Маллония, и братья-флейтисты, о которых я тебе недавно рассказывал, думаю, тоже неслучайно пострадали — слишком далеко свой нос засунули, желая угодить всемогущему Сеяну… А ты говоришь: окружили и контролируют. Кто кого — вот в чем вопрос, милый Корнелий.
Пилат вдруг взмахнул правой рукой, будто поймал на лету насекомое и зажал в кулак, радостно улыбнулся, а потом, виновато покосившись на Максима, продолжил:
— Смотри дальше. Одновременно со мной Тиберий забрал у Сеяна и отправил в провинции двух других его людей: Невия Сертория Макрона и Помпония Лабеона. Макрон был послан претором в Галлию, а Лабеон — легатом в Мёзию. Хотя оба до этого были ближайшими людьми Сеяна, а Макрон даже командовал отрядом особого назначения. Так вот, месяц назад, сразу же после ареста Друза Младшего, Макрон был срочно отозван из Галлии и повелением принцепса назначен начальником его личной охраны… Тебе это известие ни о чем не шепчет? Сеян тебе об этом не сообщил?
Сутулый и бледный замер перед Пилатом Корнелий Афраний Максим. И вдруг тихо признался:
— Я следил за тобой. Сеян мне велел, С самого первого дня, когда ты прибыл из Рима.
— Я знаю. У тебя есть канал, по которому ты каждый месяц докладываешь о моем поведении префекту претория, — сказал Пилат и стал разглядывать свой сжатый кулак, словно размышляя, раздавить пойманного жука или выпустить на свободу.
— Но я всегда докладывал о тебе только положительное. Подчеркивал твою верность и преданность гвардии, твое хитроумие, твою осторожность, — оправдывался Максим.
— А ты не перестарался? Сеян не насторожился от этих восхвалений?
— Я и об отрицательных твоих качествах докладывал.
— О склонностях к актерству? О взятках, которые я стал брать после женитьбы на Клавдии? О слишком враждебном отношении к Ироду Антипе, который здесь, в Палестине, первый информатор Сеяна?
— Откуда тебе известно? — удивился Максим, хотя сил на удивление у него почти не осталось.
Вместо ответа Пилат спросил:
— Ты уже успел доложить Сеяну о складах в Лидде и Гизе?
— О Лидде успел. А о Гизе я только недавно узнал, и связи с Римом у меня еще не было.
— Когда теперь будет?
— Через две недели.
— Ну, много еще времени. Успеем придумать, как оформить новое сообщение.
— Прости меня. Мне стыдно. Я виноват перед тобой, — сказал Максим.
А Пилат вдруг взял и выпустил жука. То есть встал со скамьи, разжал кулак, правой рукой осторожно погладил Максима по плечу, а затем левой ладонью потер правую, как бы очищая ее.
— Стыдно? — ласково удивился Пилат и грустно усмехнулся: — В политике нет такого слова. Другими словами будем с тобой пользоваться. — И стал подниматься по лестнице.
— Какими словами? — тихо спросил Корнелий Максим, судя по всему, к одному себе обращаясь. Но, похоже, Пилат расслышал. Он вернулся вниз, подошел к Максиму и, встав на цыпочки, прошептал ему на ухо:
— Слова такие: «отсутствие выбора», «полная искренность», «кромешная тайна». — И снова пошел вверх по лестнице навстречу мраморным львам.
Глава двадцать третья
ВОСХОЖДЕНИЕ, ИЛИ АНАБАСИС
Десятый час дня
Сначала вышли из Темничных ворот и пошли на север по левому берегу потока Кедрона.
Четыре ученика-охранника шли впереди Иисуса, четыре — по бокам. За Иисусом слева шел Симон Зилот, в центре — Петр Ионин и справа — Иаков Малый.
Чуть в стороне от первого ряда, у самой кромки воды, шел Иуда Симонов.
И огненно-рыжий Малый говорил:
— «Послал своих слуг к виноградарям, чтобы взять плоды свои…» «Послал рабов своих звать на брачный пир…» Неужто не ясно из обеих притч, что все мы, первые и последние, — слуги Пророка и рабы Божий. И преданными и послушными рабами Ему должны быть. И в рабстве Богу — наше блаженство!
Никто не ответил Малому: ни Петр, ни Зилот, ни Иуда, который, судя по всему, внимательно его слушал.
