– Ну и как? – снова спросила Ленка, устремляясь за Ольгой.
– «Как, как»! Сама не знаешь, что ли, как выступают, – снова ответила ей Катька. – Мамочка выступила. Ей много хлопали. А потом подарили подарок.
– Какой еще подарок?! – Ленка остановилась и повернулась к Катьке.
– «Какой, какой»! – передразнивала Катька. – Хороший, какой. Обыкновенный. С печеньем, конфетками, грейпфрутами… А кто плохо выступал, тому подарков не дарили. Ну, понятно теперь?
– Да ну тебя! – махнула рукой Ленка и ринулась к крыльцу, возле которого остановилась Ольга, склонившись над коляской и что-то в ней поправляя, оглаживая, распрямляя. – Моржухина, ну и свинья же ты! Я тут места себе не нахожу, волнуюсь за тебя! А ты даже ответить не можешь!
– Послушай, Лен, а у тебя случайно нет знакомого генерала? – поднимая голову от коляски, шепотом спросила вдруг Ольга.
– Чего? Какого генерала? – Ленка тоже перешла на шепот.
– Лет так под шестьдесят. Чтобы только не приставал… Холостого, разумеется. Лучше – бездетного.
– Не понимаю! – сердито тряхнула головой Ленка.
– А что тут понимать? Надоело мне. Все надоело. Хочу замуж за генерала.
– Да пошла ты, Моржухина!
– Чтобы детей моих любил, – шепотом продолжала Ольга, пристально глядя на Ленку; по ее лицу и по тону трудно было определить, шутит она или говорит серьезно. – Чтобы, придя со службы, хватал их, тискал, книжки им читал, гулял с ними, спать их укладывал… Я бы все для него делала, для этого генерала. Даже приставать, наверно, разрешила…
– Мамочка, а наш папа что – на фронте? – осторожно спросила Катька.
– Хотя зачем обязательно генерала, – усмехнулась Ольга. – Можно и не генерала. Полковника или, на худой конец, членкора… У тебя нет на примете какого-нибудь пожилого полковника?
– Дура ты, – страдальчески посмотрела на нее Ленка.
– Мам, а почему папа на фронте? Сейчас там война, на фронте, да? Мам, что он там делает? – быстро спрашивала Катька.
– Ведь, в конце концов, любовь у меня уже была. Я уже знаю, что это такое… Зато у меня будет домработница. Я буду каждый год отдыхать на курорте. Каждую неделю ходить в театр. В консерваторию. На концерт органной музыки… Ты любишь органную музыку, Ленка?.. А я обожаю органную музыку!.. А если так уж мне приспичит, заведу себе на курорте любовника! Гошку, например…
– Дура ты, Моржухина! – шепотом повторила Ленка.
– Не могу я больше. – Ольга отошла от коляски и продолжала уже в полный голос: – Не могу я больше! Мне ведь еще тридцати нет! Я жить хочу, понимаешь? Пусть с нелюбимым человеком, но – жить! Слишком рано он меня закопал! Я еще живая!
– Да, погоди, Ольга…
– Нет, ни черта! Ни дня больше! Ни минуты! – закричала Ольга. Что-то у нее внутри вдруг словно вспыхнуло, расцвело и распрямилось, и Ольга сразу стала другой женщиной, одухотворенной, обаятельной, красивой даже. – Потому что еще лет пять – и на мне уже можно ставить крест! А пока – шиш ему на постном масле! Надо только силы найти в себе, мужество, набрать побольше воздуху, зажмурить глаза и одним ударом… И начать жить!.. А что, ты думаешь, я мужа себе не найду? Найду, не беспокойся! У двадцатилетних отобью! Потому что они дуры, потому что они уродки по сравнению со мной, сльшшшь!.. Ты меня не знаешь, Ленка. Ты меня просто никогда не видела такой, какой я могу быть. Ты не знаешь, как я умею быть красивой, как чудесно я танцую, как мужчины на меня смотрят, когда я красивая и нарядная. Неужели ты думаешь, что такую женщину, как я, такую прекрасную хозяйку, такую остроумную, с такими чудными девочками, такую красавицу!..
Ленка смотрела на нее с восхищением, а Ольга, заметив на себе ее взгляд, запнулась вдруг, тут же погасла и сгорбилась – точно лопнул воздушный шарик, наткнувшись на иголку.
– Ну чего ты на меня уставилась? – исподлобья глянула она на Ленку. – Ну, не выступила я! Пришла на собрание, записалась у секретаря, а потом взяла и не выступила!
Восхищение не исчезло из Ленкиных глаз, а последней Ольгиной реплики она будто не слышала.
– Да с самого начала было ясно, что ничего из нашей затеи не выйдет, – сердито взмахнула рукой Ольга. – Неужели ты думаешь, что эти ездуны настолько дураки, чтобы без разрешения спилить березы? Конечно же у них на это дело были соответствующие бумаги, за подписью лесника…
– Да бог с ним, – улыбнулась Ленка. – Не выступила – и ладно.
– И потом меня записали только четырнадцатой. Они вообще могли не дать мне слова, подвели бы черту. А я бы торчала там целых три часа.
Ольга вдруг заметила, что почти дословно повторяет аргументацию секретарши, и вдруг шагнула к Ленке, стиснув кулаки.
– А детей я куда бы дела?! Нет, я тебя спрашиваю!.. Она тут, видите ли, места себе не находила!.. А ты подумала, как я там, с двумя маленькими детьми!
– Прости меня, Оленька, я нечаянно проспала. – Ленка попыталась обнять Ольгу, но та, оттолкнув подругу, отскочила в сторону.
– Да что вы все ко мне пристали? Что я вам – ломовая лошадь? Да плевать мне на ваши березы – трижды, слышишь?!
Катька вдруг заплакала.
– Чего вы все кричите и кричите. А папу нашего, может быть, уже убили. Он же там совсем один. А вы все березы какие-то жалеете. А папу вам не жалко…
– Ну вот, довели ребенка! – в отчаянье заломила руки Ленка.
Катя причитала о том, как она любит отца и как хочет к нему. Ольга, сидя на корточках, прижимала к себе дочь, гладила ее по голове, вытирала ей пальцем слезы. Лена потерянно металась возле крыльца, заламывая руки. Всем троим на первый взгляд было плохо, однако все предавались своей роли с облегчением, чуть ли не с радостью.
Уходя, Ленка сказала:
– Одного не понимаю, Моржухина: зачем я Вадима, бедного, прогнала?
Впрочем, и часу не прошло после ее ухода, как на дачу Иваницких прибежала возбужденная Ольга, схватила Ленку за руку, вытащила с террасы, отвела зачем-то в дальний угол участка и там, озираясь, почему-то зашептала…
VIII
В десять часов вечера детей уже уложили спать, а Лилю перевели из хибары на террасу.
Лиля пыталась было протестовать, но Ольга глянула на нее с такой суровой решимостью… К тому же еще до того, как Ольга на нее глянула, Ленка, ни слова не говоря, собрала со стола Лилины записи и вынесла их из хибары.
Прикрыв за собой дверь, Ольга взяла Дашкину коляску и покатила ее к калитке.
– А ты взяла что-нибудь с собой?.. Чтобы накрыть…
– И так не будет видно. Темно же, – возразила Ольга и добавила: – Дашкиным одеяльцем накроем.
Вечер был безлунным. Кое-где на аллее горели фонари.
Приблизившись к первому освещенному пространству, они остановились.
