Какие другие следы могут быть на болоте, где любой отпечаток заливает и ровняет вода? Правильно, вот и пусть вороги идут по жердям. Если боги подарят удачу, кто-то, глядишь, и выберется из непролазной трясины. Не зная примет, тяжело ходить по болоту. Шишига, болотная баба, не любит отпускать гостей…
С водной дороги родичи выходили на берег много дальше, где начинались каменные осыпи. По камням идти нелегко, зато всякий след смывается самым мелким дождем. А можно и обвал сверху устроить, если вороги наступают на пятки. Дальше шли через лес, а за ним – опять болота. Дымные – называли их родичи. Действительно, в некоторых местах трясина на болотах словно клубилась. Кто чужой – три раза подумает, прежде чем сунуться в гости к болотной нежити.
Там, среди необъятных болот, и находился схрон. Каждый шаг к нему тут же затягивала мелкая ряска, хоть весь день стадо веди – к вечеру следов не останется. Главное, следить, чтоб скотина не сбивалась с пути, иначе сама не выберется.
Сам схрон расположен был на сухом. Есть среди Дымных болот такие поляны, вроде как возвышения. Там издавна и шалаши стоят, и печи сложены, и скотину есть где пасти, поляны широкие…
Добрались, хвала богам. Начали обустраиваться.
Тут же, не сбиваясь с ноги, я отобрал десяток мужиков, что покрепче и получше оружием, идти обратно, на подмогу своим. Просились все, даже Мяча-дурачок воинственно гукал и махал рогатиной, едва не зашибив остальных. Но большую часть мужиков я оставил. Хоть десяток нас, хоть три десятка – против свея это невеликая помощь. С бабами тоже нужно кому-то остаться, а вдруг засвербит у кого пониже пояса, шутили родичи. Тогда, глядишь, и Мяча-дурачок пригодится. Это он на верхнюю голову дурачок, а на нижнюю очень даже соображает, смеялись все.
– Я пойду с вами, – вдруг сказала мне Сельга.
Не успел оглянуться, она уже оказалась с луком, стрелами и даже небольшим мечом у пояса. За плечами – котомка. Я глазом моргнуть не успел, как она собралась. Где она только меч достала? Мотрина закладка, не иначе…
– Еще бы чего выдумала! – сказал я.
– Пойду! – упрямо сказала она.
Всю предыдущую дорогу мы с ней не расставались. Я уже объявил перед всеми, что теперь она моя жена. Я беру ее под свою руку и делю с ней кров, огонь, хлеб и мясо. Бабы, найдя предмет для разговора, сильно оживились сначала, загалдели, как галки, завидевшие лесного кота, карабкающегося по веткам. Старая Мотря прослезилась от полноты чувств, обняла меня, наклонив к земле. Попросила беречь ее. Странно было слышать! Как я могу ее не беречь, мою Сельгу?! Потом самых языкастых баб угомонила дорога…
А теперь – новое дело. На рать собирается!
– Куда ты пойдешь? Думай, что говоришь-то! Пойдет она… Рать – дело мужское, опасное, – сказал я ей.
Она думает, мне легко будет с ней расстаться? Я что – каменный?
– Рать – да, – сказала она. – А раны перевязывать, кости вправлять – мужское дело? Лихорадку снимать – мужское? Кто в целебных травах лучше меня понимает из родичей? Ну, скажи?
Что я мог ей ответить?
– Ты не понимаешь, – убеждала меня Сельга. – Я ведь тебя только что нашла. И не могу опять потерять!
– Как будто я могу… – проворчал я, для вида сурово. – Так ведь опасно же! Рать! Баба Мотря, ну хоть ты ей растолкуй?!
Я думал, Мотря меня поддержит. А та только головой покачала.
– Пусть идет, – вдруг сказала она. – Так надо. Так всем будет лучше. А боги милостивы, авось беды не случится. Уж я попрошу их присмотреть за вами.
Ну, старая…
– Пойду с тобой, – твердо повторила Сельга. – Хочешь или нет, пойду!
Как я мог отказать ей, когда сам больше всего хотел этого?
Ехидные родичи, слушая наш разговор, отворачивались, прятали от меня усмешки. Кто-то даже сказал негромко, мол, понятно теперь, кому в избе головой быть…
Интересно, на что это он намекал?
6
На закате, когда Хорс опускает свой покрасневший, натруженный за день лик за кромку дальних лесов, когда белый день уже отшумел по Яви бесконечными хлопотами, хорошо остановиться где-нибудь у реки. Успокоиться, посмотреть на воду, подумать о том, что прожито и что еще предстоит. Старая Мотря всегда любила смотреть на воду. Все складно, река течет, и мысли текут. Так же, как течет жизнь человеческая, проходя предначертанное от истоков к устью, громко и быстро – на перекатах, медленно и степенно – по равнине. Жизнь – это тоже река. Вода без конца и края. Как и река, она никогда не успокаивается, волей судьбы меняя ровное, налаженное течение на грохот и водовороты быстрины. Вот и сейчас пришли к родичам темные, смутные времена, с большой кровью, многими обидами и притеснениями. Такая жизнь…
Выйдя к реке, Мотря присела на берегу, поставила рядом наполненный туесок, засмотрелась, задумалась. Иляса, приток-ребенок большой, полноводной Илень-реки, была мелкой, но стремительной и игривой, как и все дети. Быстро гнала свои прозрачные струи вдоль лесной кромки, не терпелось ей соединиться с рекой-матерью, потечь широко и неторопливо, по-взрослому Вечно дети торопятся вырасти, а парни и девки – возмужать и обабиться… Торопятся, спешат, а там, глядишь, и жизнь прошла…
Для начала Мотря, как положено, посмотрела на закатное солнце. Поблагодарила златоликого Хорса за то, что светил исправно и жарко, подарил людям еще один день тепла. Щедрый Хорс, показалось ей, ответил, блеснув лучом по воде. Услышал, значит… Потом Мотря последовательно перебрала в уме всех богов, каждого похвалила отдельно. Вспомнила духов реки, леса и гор. Их заслуги тоже почтила, не скупясь на хвалебные слова, боги и духи любят, когда их чтят.
Вроде никого не забыла… Старая уже стала, подумала она мельком, память – как решето, уходить бы пора легкой стариковской смертью. Да где тут уйти, опять кровь, опять смута, посетовала Мотря. Собравшись с мыслями, обстоятельно рассказала всем богам и духам, как родичи схлестнулись с пришлыми свеями. Не со зла, по законам Прави схлестнулись. Бьются теперь на железе где-то за лесом. Потом отдельно рассказала, как вместе с молодцем Кутрей, новоявленным суженым, и малой дружиной из десятка оставшихся мужиков ушла им на подмогу Сельга, ее приемная дочь. Хотя сеча и не женское дело, но так нужно, раз она решила. Мотря давно поняла, ее подаренная богами доча чувствует и видит многое, что другим не дано.
Конечно, понимай – не понимай, внутри все равно щемило. Когда-то давно Мотря проводила на сечу двух своих сыновей. Оба сына сложили головы с плеч, оба на погребальном костре отошли в светлый Ирий… Раньше ее, старой, отошли сыны… Плохо это, когда дети уходят раньше родителей, неправильно это… Но так суждено, значит.
А теперь и Сельга пошла с дружиной. Доченька единственная, отпущенная ей взамен утраты богиней Мокошью. Приемная дочь – а родней родной. Пусть не по крови – зато по духу. Видящая она. Ведомы ей тайны прошлого, прозрачен перед ней туман будущего. Многое дано ей богами. Сельга, девонька, и сама пока не знает всей своей силы. На нее вся и надежда, это Мотря ясно почувствовала. Не только для нее, старой, надежда, для всего древнего рода поличей…
