– Так то звери…
– А ты как думал? Что у зверя, что у человека, кровь – она силу жизни несет одинаково. А если человек помер, откуда сила? – объяснил Опеня. – Ты вот умрешь, тоже кровь течь не будет.
Весеня на мгновение задумался. Встряхнул волосами и своей цыплячьей бородкой.
– Не, дядя, я не умру, – решительно сказал он.
– Почему это? – заинтересовался Опеня, весело оглядываясь на нас, скаля большие коричневые зубы сквозь светлые заросли бороды. Посмотрите, мол, на несмышленыша.
– Боги не дадут, – объяснил Весеня. – Сначала нужно детей родить, род продолжить, а потом и помереть можно, успокоиться. Духом небось хорошо жить, не жарко, не холодно, брюхо пить-есть не просит по два раза на дню…
Стрела наконец поддалась, и он выдернул ее с радостным щенячьим вскриком. Сорвал пучок травы, начал старательно вытирать наконечник. Известно, от крови железо ржавеет пуще, чем от воды. Кровь – едкая.
Глупый он, конечно, подумал я. Придумал тоже. Как будто бездетные не умирают? Вообще, чем дольше я слушаю других, тем больше убеждаюсь, какой я умный…
Но я не стал ему ничего говорить. Весеня хоть и молодой, да сильный, ростом почти со Злата. Толкнет на землю, будешь потом кости в горсть собирать.
Победили. Хвала Перуну среброголовому, дарующему ратную удачу воинам!
– И все-таки свеи на драку сильно злые. Трудно будет с ними тягаться, – задумчиво сказал плечистый Творя-коваль.
На него зашикали все подряд. Тоже, нашел что сказать от большого ума. Они злые. А мы что – добрые? Одолеем, куда им, нас больше небось…
6
Сельга уже давно поняла, что прошлое никогда не тонет в реке жизни бесследно. Вот, кажется, туман времени закутывает прожитое пеленой прочнее, чем снег укутывает зимой Сырую Мать. Умение забывать – это тоже подарок людям сердобольной богини Живы. Если вечно цепляться за прошлые неурядицы, как можно идти в грядущее торной тропой?
Все так. Забывать – это нужно. Но можно и вспомнить давно и, казалось бы, прочно забытое, если пойти вверх, наперекор течению Реки Времени. Просто надо суметь поплыть вверх по реке. Особые есть приемы для этого. Тайные приемы. Не каждому позволяют боги осилить такую науку. Тяжелая она. Уплыть можно, да поворотить сложно, не единожды втолковывала ей Мотря.
Старая Мотря, мудрая, как сама богиня Мокошь, которая добра к тем, кого любит, и безжалостна к провинившимся, казалось, все знала на белом свете. Мотря многое могла рассказать о богах и людей понимала, как никто. Только чаще всего не говорила им об этом. Люди ведь обижаются, когда все про них понимаешь. Считают колдовством, если кто-то их понимает, когда они сами для себя – тайна за семью дверями. Это тоже растолковала ей Мотря.
Хорошая она, Мотря. И крепкая духом. Не будь она бабой – стать бы ей волхвом посильнее, чем сам вещий Олесь.
Сельга с малолетства знала: поличи подобрали ее в лесу. Она даже помнила, как шла по этому лесу, как цеплялись за одежду колючие ветки, как кружились вокруг нее тени и звуки. Как она долго питалась ягодами, выкапывала сочные корешки, жевала от голода сырые грибы, безвкусные, как пресное тесто. Она была совсем маленькой, а лес – огромным. Но она не боялась. Наверное, поэтому и прошла. Большой лес не увидел опасности в маленькой девочке.
Она вспоминала смутно: вот огромный, как глыба, медведь, с длинной шерстью, свалявшейся на животе и боках в сосульки, вышел на залитую солнцем поляну, подошел к ней, понюхал, дыша смрадом из пасти. Она решила, что он пришел поиграть с ней. Ей уже давно было скучно. Она потянулась к нему ручонками, засмеялась. А медведь вдруг отвернулся от нее, убежал, тяжело переваливаясь на мохнатых лапах.
Еще она помнила, как встретила неуловимого лесного человека. Высокий, как дерево, подпиравший плоской макушкой нижние ветки сосны, он стоял неподвижно, свесив до колен длинные мохнатые руки, и внимательно наблюдал за ней острыми красными глазками. Или это не Ети был? Сам Леший, лесной хозяин, приходил, смотрел на нее. Принять или не принять в лесу чужое дите? Принял, значит…
Потом Сельга долго играла с маленькими лисятами. Забавные они. Носились вокруг нее пушистыми колобками, покусывали мелко за руки и ноги. Она сердилась, рассудительно выговаривала им, что кусаться не надо, играть надо бережно, чтоб все веселились. А иначе что это за игра, когда одному смех, а другому слезы?
Игра кончилась, когда пришла большая мамка-лисица. Очень большая, как ей показалось тогда. Тявкала на нее, как собака, мела пушистым хвостом, скалила зубы. Прогнала ее от детенышей. Но тоже не тронула. Известно, против воли Лешего ни один зверь не пойдет, они его почитают, как своего князя.
Диво, конечно, что ее нашли, что не пропала она в чащобе. Но вот как она оказалась на землях поличей? Откуда шла? С кем была до того? Старую Мотрю любила она как родную, но куда делись ее родители? Кто они, какие на вид? Все было скрыто короткой памятью несмышленыша.
Она всегда мечтала вспомнить прошлое.
В первое странствие по Реке Времени Сельга отправилась еще тонконогим, как цапля, подростком. Старая Мотря сначала сильно возражала. Говорила, прежде ей нужно вырасти, оросить Сырую Мать первой женской, плодородной кровью, узнать мужчину. Еще лучше – ребенка родить, подарить роду новую жизнь. А затем можно уже и ворожбу делать, кто ей тогда слово поперек скажет? Не торопись, мол, милая, подожди, опасно это – дух отделять от тела по собственному хотению… Но она, Сельга, настояла. Сейчас, и все тут. Она упорная. Упрямая, как коза, из нутра требуху по жилочкам вытянет, когда в голову что зайдет. Это Мотря про нее в сердцах говорила.
Одолела она старую. Осадой взяла. Научила ее Мотря нужному чародейству.
Как положено перед ворожбой, Сельга семь дней куска в рот не брала, готовилась. Первые дни было тяжело ничего не есть, живот ныл, требовал. Потом привыкла, даже перестала хотеть. Легко ей стало, хоть сейчас полетит. Пища силу дает, но сама же, и забирает много, объяснила Мотря. Если на уме ворожба – про сытную еду забудь.
На седьмой день Сельга ушла подальше от селения, хотя голова слегка кружилась от телесной слабости. Присела на лужайке. Для начала попросила по очереди всех богов и богинь помочь, не скрывать от нее неведомого. Боги ответили ей, шевельнув ветрами. Разрешили, значит. Боги не тратят свою силу попусту, когда отвечают – значит, можно, знала Сельга.
Потом она сосредоточилась. Не собралась мыслями, а, наоборот, как учила ее баба Мотря, словно рассеялась. Как туман по лощине. Стала везде и нигде. Перестала видеть вокруг глазами, направила взор в самое сердце. Представила Реку Времени, ощутила себя в ее непрерывно струящемся потоке. Сверху, чуть наискосок, с правого плеча текло время, она вдруг это ясно почувствовала. Время – тоже живое, почувствовала она. Оно не просто течет, оно дышит, как дышит тесто, оставленное подниматься в кадушке у печки.
Мысленно шагнув вперед, погрузившись в эту бесконечную реку, Сельга из глубины, глазами сердца посмотрела вдаль. Сначала – ничего, только краем, уголками глаз заметила неясные тени. Потом – отчетливее. Наконец увидела.
