Окасан (читает вслух). «Теперь вам птицу Хоо позвольте показать.
Горят, да не сгорают у феникса крыла. Я знаю жест волшебный. При помощи его
огня стихию злую возможно подчинить».
Неслышимый показывает эффектный фокус. Достает из сумки и
прикрепляет к рукавам потешные птичьи крылья. Потом берет с энгавы незажженную
масляную лампу, льет на «крылья». Делает «волшебный жест»: комично приседает и
расставляет руки. Затем чиркает пальцем о колено – палец загорается огнем.
Проводит горящим пальцем по одному «крылу», по другому – и те вспыхивают.
Фокусник кружится на месте, машет горящими «крыльями». Все ахают, ужасаются,
Сэн-тян подпрыгивает и визжит. В это время Сказитель объясняет, как устроен
фокус.
Сказитель.
Трюк этот, хоть эффектен, но в исполненьи прост.
Облив горючим маслом тряпичные крыла,
Обжечься не рискует сам фокусник ничуть.
Особенным раствором пропитана та ткань.
Огонь не тронет кожи, ее не опалит,
Жест якобы волшебный тут вовсе ни при чем.
Сэн-тян повторяет «волшебный жест».
Окасан (довольным голосом). Вот это нам годится! Ты взят,
Нитонисё. До представленья будешь в «Янаги» проживать. Прошу вас, отведите
актера, Сога-сан, во флигель для прислуги, пусть разместится там.
Сога подходит к фокуснику, подозрительно оглядывает его.
Выдергивает из-за пояса ножи, которыми Неслышимый жонглировал, смотрит на них,
забирает себе.
Сога. У нас ходить с оружьем тут не заведено. Тем более ты
ловок с ножами чересчур. Не по сердцу мне, парень, глумливый твой оскал. Глаз
не спущу с тебя я. Что встал? Шагай за мной.
Ронин уводит Неслышимого со сцены. Окасан подает знак
ученицам – они раздвигают сёдзи. Хозяйка и ее приемные дочери входят в комнату
Идзуми и садятся. Окасан жестом отсылает учениц. Те удаляются с поклоном, после
чего Сэн-тян убегает вприпрыжку.
Окасан. Ну вот, теперь спокойна за представленье я. Урод
этот вихлястый отлично оттенит твой страстный зов, О-Бара, и твой, Идзуми,
стиль. Кубота – наш союзник. Он думает, что ты, Идзуми, его князю придешься по
душе. Но вкус у князя, может, иной, чем у слуги. Зов плоти, как известно,
сильней у молодых. И я не исключаю, что именно тебя он выберет, О-Бара. Уж мне
ль не знать мужчин! Скажу вам откровенно, мне это все равно, кого из вас с
триумфом в наложницы возьмут. Вас, дочки дорогие, обеих я люблю! Лишь только б
не достался чужому дому приз… А впрочем, нет соперниц у вас в столице всей.
Одной из вас, я знаю, победа суждена.
О-Бара. Я в княжестве богатом сияла б, как звезда! Нет, не
звезда, а солнце! И князь в его лучах размяк бы мягче воска. Всю Сацуму шутя к
рукам я прибрала бы. Великая мечта! О, если б это счастье добыла мне судьба! Я
вечно благодарной вам, матушка, была б!
Окасан. Что скажешь ты, Идзуми?
Идзуми. Покорна карме я. Моя бы воля – право, жила б я вечно
здесь. Но гейше не пристало решать свою судьбу. Коль скоро вы решили, что
прибыльней меня отдать в мужские руки – ну, так тому и быть.
Окасан. Никак обиду слышу я в голосе твоем? Подумать можно,
будто тебя я продаю уродливому старцу иль грязному купцу! Князь Сацумы и молод,
и, говорят, пригож. Быть может, ты познаешь с ним радости любви. И будешь
благодарна Окасан и судьбе.
Идзуми. Слыхала много раз я о радостях любви. И песни о них
пела пред публикою я. Но что это такое, я не желаю знать. Скучны мне все
мужчины, не верю я в любовь.
Окасан. Напрасно ты не веришь. Любовь на свете есть. Точнее
выражаясь, всего Любовей три.
Одна любовь – земная. Подвластны ей все те, кто духом
припадает к поверхности земной. Таких людей не меньше, чем девять из десяти.
Грешна, грязна, но сладка подобная любовь.
Еще бывают люди, кого прельщает ад. Отравленную страсть их я
«адской» назову. То огненное зелье! Сгорает в нем душа без всякого остатка,
уходит в черный дым.
Встречается, хоть редко, еще одна любовь. Она пленяет души,
что ввысь устремлены, поэтому «небесной» зовут ее в стихах. Но век ее недолог,
как бабочки полет. Или полет кометы, что раз в две сотни лет прочертит через
небо свой осиянный след…
Идзуми. Комета одинока, никто не нужен ей. Ах, если б мне
кометой по жизни пролететь! Пускай полет недолог, но сколько красоты!
О-Бара. Любовь? Комета? Право, и слушать-то смешно. По мне
хоть взвейся в небо, хоть отправляйся в ад, но выдави из жизни всё, что она
дает. К нам в руки сам свалился чудесный сочный плод. Сок выдавить до капли мы
из него должны!
Окасан. (с печальным вздохом). Отказываетесь, дочки, вы обе
от любви. Но тут не нам, а карме положено решать. Небесная, земная иль адская
любовь: начертана дорога, свернуть с нее нельзя.
Все три женщины застывают в разных позах. Окасан
по-буддистски складывает ладони и закрывает глаза; О-Бара подносит руку
поправить прическу; Идзуми сидит, изящно склонив голову.
Свет гаснет, занавес закрывается. Поворот сцены.
Действие второе
Картина первая
Комната О-Бары, ярко и богато разукрашенная с преобладанием
золотого и алого. Когда сцена раздвигается, видно две застывшие фигуры. Это
О-Бара и мужчина в соломенном плаще и низко надвинутой на глаза шляпе. Они
сидят напротив друг друга, склонившись – будто шепчутся. Комната тускло
освещена.
Сказитель.
Когда же ночь спустилась, проник к О-Баре гость.
(Бывало, что мужчины наведывались к ней.)
И этот, что под шляпой таит свое лицо,
Захаживал, пожалуй, почаще всех других.
Не для любовных игрищ сегодня он пришел.
Сидят они и тихо речь тайную ведут…
Бьет в барабан. Свет в комнате делает ярче, фигуры
задвигались.
О-Бара (нетерпеливо). Снимите эту шляпу! Смотрите мне в
глаза! И говорите четче, я плохо слышу вас! Исполнили вы дело, как давеча
клялись? На вас я положилась. Надеюсь, что не зря.
Мужчина снимает шляпу и плащ. Это Футоя.
Футоя (оглянувшись, негромким голосом). Кричать об этом деле
мне, знаешь, не с руки. Устроил всё как надо. Так, как хотела ты. Теперь тебе
довольно подать условный знак. Решишь: пора – так ветку у яблони сломай… Я
грязную работу исполнил всю один. Ух, жути натерпелся, не приведи Господь.
Могли ведь и прикончить, у них характер крут. Связался с этим сбродом лишь из
любви к тебе.
