Он обмакнул стальное перо в чернила и вывел длинное
название. Сначала рука двигалась медленно, потом все быстрее и быстрее, едва
поспевая за вырвавшимся на свободу потоком слов. Время окутало кабинет
колыхающимся, поблескивающим облаком. Глубокой ночью, когда в небе царственно
сияла полная луна, Эраст Петрович вдруг замер, почуяв, что волшебная энергия
иссякла. Уронив на бумагу кляксу, он выронил ручку. Откинулся на спинку кресла
и наконец, впервые за все эти дни, уснул. Лампа осталась гореть.
В комнату бесшумно вошел Маса, накрыл господина пледом. Стал
читать написанное, вздыхая и скептически покачивая круглой, как луна, головой.
До бенефиса семь единиц
Месть Чингиз-хана
Хоть не ложись совсем. Опять то же: лицо в капусте и борода
вокруг беззвучно поющих губ. Собственно, начиналось сновидение очень мило.
Будто едет она по загородному шоссе – не в авто, а в карете. Ритмичный перестук
копыт, позвякиванье сбруи, мягко качают рессоры, отчего снизу вверх, утробно,
подкатывают сладостные волны. Рядом никого, настроение – так и полетела бы, и
душу наполняет предчувствие счастья, и ничего-ничего не нужно, только
покачиваться вот так на упругом сиденье и ждать близкой радости…
Вдруг стук в левое окошко. Смотрит – там синюшное лицо с
закрытыми глазами, с пышных пегих усов свисают капустные лохмотья. Рука с
перстнем поправила галстук, а тот зашевелился. Не галстук это – змея!
И справа тоже стук. Дернулась – а там певец с бородкой
ярко-красного цвета. Глядит на нее проникновенно, разевает рот, еще и руку
плавно отводит, но ничего не слышно.
Только стук в стекло: так-так-так, так-так-так!
Одно время сны почти прекратились. Она даже не очень
испугалась, когда на «Бедной Лизе» увидела в третьем ряду партера знакомую
плешь и сияющий ненавистью взгляд из-под сросшихся черных бровей. Знала, что
рано или поздно он объявится, была внутренне готова и осталась довольна своей
выдержкой.
Но после спектакля, когда из бутонов вдруг высунулась
змеиная головка с точно такими же неистовыми маленькими глазками, кошмар
обрушился вновь, с еще большей тяжестью. Если б не милый, трогательно
влюбленный Девяткин… Бр-р-р, об этом лучше не думать!
Двое суток потом она не давала себе спать, зная, чем это
закончится. На третьи усталость возобладала – и, конечно, ужасное пробуждение.
С криком, с судорожными рыданиями, икотой. С тех пор каждую ночь одно и то же:
старый петербургский сон, в котором отныне еще поселилась и змея.
В дортуаре балетного училища, перед сном, маленькая Лиза
часто изображала перед подругами героинь, которые умирают. От медленно
действующего яда, как Клеопатра, или от чахотки, как дама с камелиями.
Закалывающаяся кинжалом Джульетта тоже годилась, потому что перед тем как
зарезаться, она произносит трогательный монолог. Приятно было лежать с
закрытыми глазами и слушать, как всхлипывают девочки. Они все потом пошли по
танцевальной части, некоторые даже достигли известности, но карьера балерины
коротка, а Лиза хотела служить на театре до старости, как Сара Бернар, потому
выбрала драму. Она мечтала упасть бездыханной на сцене, как Эдмунд Кин, чтобы
увидела тысяча человек и чтоб думали, будто это по роли, но все равно рыдали, и
чтобы последний вздох она испустила под аплодисменты и крики «Браво!».
Замуж Лиза выпорхнула рано. Играла принцессу Грёзу, Саша
Лейкин – влюбленного принца Жоффруа. Первый успех, первое опьянение всеобщим
обожанием. В юности так легко спутать пьесу с жизнью! Конечно, разошлись, очень
скоро. Актерам нельзя жить вместе. Саша растаял где-то в провинции, от него
осталась одна фамилия. Но героиня не может быть «Лизой Лейкиной», и она стала
Элизой Луантэн.
Если первый брак был всего лишь неудачным, второй оказался
катастрофой. Опять-таки виновата сама. Соблазнилась драматургией жизненного
поворота, мишурой внешней эффектности. Звучным титулом, наконец. Мало ли
актрис, которые вышли замуж, только чтоб зваться «ваше сиятельство» или «ваша
светлость»? А тут еще помпезней: «ваше высокостепенство». Именно так полагалось
титуловать супругу хана. Искандер Альтаирский был блестящим офицером
лейб-конвоя, старшим сыном владетеля одного из кавказских ханств,
присоединенных к империи в ермоловские времена. Сорил деньгами, красиво
ухаживал, был недурен собой, несмотря на раннюю плешивость, а плюс к тому
по-азиатски пылок и речист. Был готов пожертвовать ради любви всем – и сдержал
слово. Когда начальство не дало разрешения на брак, подал в отставку, поставил
крест на военной карьере. Испортил отношения с отцом, отказался от своих прав в
пользу младшего брата: актриса, да еще разведенная, не могла стать супругой
наследника. Но годовое содержание отщепенцу назначили очень приличное. Главное
же, Искандер клялся не препятствовать сцене и соглашался на брак без детей.
Чего еще, казалось бы, желать? Актрисы-соперницы от зависти чуть не полопались.
Лида Яворская, в замужестве княгиня Барятинская, даже из России эмигрировала –
княгинь-то в Петербурге пруд пруди, а ханша всего одна.
Второе замужество рассыпалось еще быстрее, чем первое –
немедленно после свадьбы и брачной ночи. Причина заключалась не в том, что от
чрезмерного возбуждения супруг не сумел проявить себя надлежащим образом (это
как раз было трогательно), а в условиях, которые он выставил ей наутро. Статус
ханши Альтаирской обязывает, строго сказал Искандер. Я обещал не препятствовать
вашему увлечению театром и слово свое исполню, но вы должны избегать пьес, в
которых вам придется обниматься или, того пуще, целоваться с мужчинами.
Элиза рассмеялась, думая, что он шутит. Когда выяснилось,
что муж совершенно серьезен, она долго пыталась его урезонить. Объясняла, что в
амплуа героини без объятий и поцелуев обходиться невозможно; более того, сейчас
входит в моду довольно откровенно показывать на сцене акт карнального
торжества.
– Какого торжества? – переспросил восточный человек, так
выразительно скривившись, что Элизе сразу стало ясно: проку от объяснений не
будет.
– Того, которое у вас не получилось! – вскричала она,
имитируя великолепную Жемчужникову в роли Марфы Посадницы. – И теперь уж не
получится! Прощайте, ваше высокостепенство, медовый месяц окончен! Свадебного
путешествия тоже не будет. Я подаю на развод!
Жутко вспоминать, что произошло дальше. Отпрыск древнейшего
рода, прямой потомок Чингиз-хана, опустился до рукоприкладства и казарменной
брани, а потом кинулся к письменному столу, чтобы вынуть револьвер и застрелить
оскорбительницу на месте. Пока он возился с ключом, перепуганная Элиза,
конечно, убежала и в дальнейшем соглашалась встречаться с полоумным чингизидом
только в присутствии адвокатов.
