И тело, и душу пронизывала электрическая вибрация. Фандорин
чувствовал себя черепахой, внезапно оставшейся без панциря. И страшно, и
стыдно, но зато не выразимое словами ощущение, будто… будто дышит вся кожа. И
еще: словно дремал и вдруг проснулся. Можно и мелодраматичней: восстал из
мертвых. Кажется, я похоронил себя раньше времени, думал Эраст Петрович, все
быстрее перебирая нефритовые шарики. Пока продолжается жизнь, в ней возможны
любые неожиданности – как счастливые, так и катастрофические. Причем главные из
этих сюрпризов совмещают в себе и первое, и второе.
Фандорин сидел в кресле, глядя на медленно наполняющийся
светом оконный проем, и растерянно прислушивался к происходящим внутри
переменам.
Таким и застал его Маса, осторожно заглянувший в дверь в
восьмом часу утра.
– Что случилось, господин? С позавчерашнего дня вы на себя
не похожи. Я вам не докучал, но это меня тревожит. Я никогда вас таким не
видел.
Подумав, японец поправился:
– Давно таким не видел. У вас стало молодое лицо. Как тридцать
три года назад. Вы, наверно, влюбились?
Когда же Фандорин с изумлением воззрился на ясновидца, Маса
шлепнул себя по блестящей макушке:
– Так и есть! О, как это тревожно! Нужно принимать меры.
Это мой единственный друг, который знает меня лучше, чем я
сам себя знаю, подумал Эраст Петрович. Таиться от него бессмысленно, а кроме
того Маса отлично разбирается в женской психологии. Вот кто может помочь!
– Скажи, как завоевать любовь актрисы? – без обиняков
спросил Фандорин о самом главном, по-русски.
– Настоясюю ири понароську? – деловито осведомился слуга.
– То есть? Что значит «любовь понарошку»?
О материях чувствительных Маса предпочитал говорить на своем
родном языке, считая его более утонченным.
– Актриса – все равно что гейша или куртизанка высшего
ранга, – деловито принялся объяснять он. – У такой женщины любовь бывает двух
видов. Легче добиться любви сыгранной – они отлично умеют ее изображать.
Нормальному мужчине ничего больше и не нужно. Во имя такой любви красавица
может пойти на некоторые жертвы. Например, в доказательство страсти остричь
себе волосы. Иногда даже отрезать кусочек мизинца. Но не больше. Однако иногда,
довольно редко, сердце подобной женщины пронзается настоящим чувством – таким,
ради которого она может согласиться и на двойное самоубийство.
– Поди ты к бесу со своей японской экзотикой! – Эраст
Петрович разозлился. – Я спрашиваю не про гейшу, а про актрису, нормальную
европейскую актрису.
Маса задумался.
– У меня были актрисы. Три. Нет, четыре – я забыл мулатку из
Нового Орлеана, которая танцевала на столе… Пожалуй, вы правы, господин. Они
отличаются от гейш. Завоевать их любовь гораздо легче. Только трудно понять,
сыгранная она или настоящая.
– Ничего, как-нибудь разберусь, – нетерпеливо сказал
Фандорин. – Ты сказал, легче? Да еще гораздо?
– Было бы совсем легко, если б вы были режиссер, сочинитель
пьес или писали в газетах статьи про театр. Актрисы признают высшими существами
только три эти типа мужчин.
Вспомнив, какая улыбка озарила лицо Элизы, когда она приняла
его за театрального рецензента, Фандорин так и впился глазами в своего
консультанта.
– Ну? Говори, говори!
Маса рассудительно продолжал:
– Режиссером быть вы не можете, для этого нужно иметь свой
театр. Рецензии писать, конечно, нетрудно, но пройдет много времени, прежде чем
вы сделаете себе имя. Напишите хорошую пьесу, где у актрисы будет красивая
роль. Это самое простое. Я занимался сочинительством. Дело нетрудное, даже
приятное. Вот вам мой совет, господин.
– Ты издеваешься?! Я не умею писать пьесы!
– Чтобы доказать женщине свою любовь, приходится совершать
подвиги. Для такого человека, как вы, преодолеть сто препятствий или победить сто
злодеев – не подвиг. А вот взять и ради любимой сочинить чудесную пьесу – это
было бы настоящим доказательством любви.
Эраст Петрович велел специалисту катиться к дьяволу и вновь
остался один.
Но идея, вначале показавшаяся дурацкой, все вертелась в
голове и постепенно увлекла Фандорина.
Любимой женщине надо дарить то, что доставит ей наибольшую
радость. Элиза – актриса. Ее жизнь – театр, ее главная радость – хорошая роль.
Ах, если бы в самом деле было возможно преподнести ей пьесу, в которой Элиза
захотела бы сыграть! Тогда бы она перестала смотреть с вежливым безразличием.
Маса дал очень неглупый совет. Жаль только, неосуществимый…
Неосуществимый?
Эраст Петрович напомнил себе, что много раз в жизни
сталкивался с задачами, которые поначалу представлялись неразрешимыми. Однако
решение всегда отыскивалось. Воля, ум и знание способны одолеть любую преграду.
За волей и умом дело не станет. Со знанием хуже…
Осведомленность Фандорина в сфере драматургии была минимальной. Ему предстояло
совершить деяние, подобное подвигу Геракла. Но можно было по крайней мере
попытаться – ради такой цели.
Ясно одно. Не видеть Элизу невыносимо, но показываться ей на
глаза в качестве человека из толпы, одного из многих, больше нельзя. Один раз
уже получил по носу, довольно. Если являться на новую встречу, то во всеоружии.
Так бывший гармонический человек перешел в завершающую
стадию – непоколебимой решимости.
К исполнению задуманного Эраст Петрович приступил со всей
обстоятельностью. Сначала обложился книгами: сборниками пьес, исследованиями
драматического искусства, трактатами по стилистике и поэтике. Навыки быстрого
чтения и концентрация внимания вкупе с лихорадочным возбуждением позволили
будущему драматургу одолеть за четверо суток несколько тысяч страниц.
Пятый день Фандорин провел в абсолютном бездействии,
предаваясь медитации и создавая внутри Пустоту, где должен был зародиться
животворящий Импульс, который западные люди называют Вдохновением, а восточные
– Самадхи.
Какое именно сочинение он будет писать, Эраст Петрович уже
знал – нужное направление подсказала беседа со Штерном об «идеальной пьесе».
Оставалось дождаться мига, когда слова потекут сами.
Ближе к вечеру взыскующий озарения Фандорин начал
покачиваться в некоем ритме, его полузакрытые веки широко распахнулись.
