Простаков подошел к мраморному постаменту, на котором лежал
фолиант в роскошном бархатном переплете. Эраст Петрович полагал, что это
реквизит из какого-нибудь спектакля, а это, оказывается, был молитвенник
театрального искусства.
– Вот, – Штерн стал перелистывать страницы, исписанные
разными почерками. – В основном, конечно, пишу я. Излагаю свои заметки по
теории театра, заношу впечатления от сыгранного спектакля. Но немало ценного
вписывают и другие. Послушайте-ка, это Ипполит Смарагдов: «Спектакль подобен
акту страстной любви, где ты – мужчина, а публика – женщина, которую надобно
довести до экстаза. Не сумел – она останется неудовлетворенной и сбежит к более
пылкому любовнику. Но коли преуспел, она пойдет за тобою на край света». Вот
слова настоящего героя-любовника! Потому и поклонницы вопят под окнами.
Красавец Ипполит картинно поклонился.
– Здесь и остроумное встречается, – перелистнул еще
несколько страниц Штерн. – Смотрите, Костя Ловчилин нарисовал. Сверху надпись:
«Вошли в ковчег Ной с чадами, а также звери земныя по роду, и скоты по роду, и
гад движущийся на земли, и птица пернатая, мужеский пол и женский». И мы все
изображены очень похоже. Вот я с моими «чадами», Элизой и Ипполитом, вот
гранд-дама с Разумовским в виде благородных зверей, вот «скоты» – сам Костя с
Серафимой Клубникиной, вот наши злодей и злодейка пресмыкаются по земле, вот
«птицы пернатые» – филин Вася и колибри Зоенька, а Девяткин изображен в
качестве якоря!
Шустров серьезно рассматривал шарж.
– Еще есть перспективный жанр кинематографии – анимированный
рисунок, – сказал он. – Это картинки, только движущиеся. Тоже надо будет
заняться.
– Эй, кто-нибудь, дайте ручку и чернильницу! – велел Ной
Ноевич и начал выводить на пустом листе торжественные письмена.
Все сгрудились, заглядывая ему через плечо. Подошел и
Фандорин.
Сверху на странице было типографским способом напечатано:
6 (19) СЕНТЯБРЯ 1911 ГОДА, ПОНЕДЕЛЬНИК.
«День независимости, обретенной благодаря феноменальному
великодушию благороднейшего А. Т. Шустрова: праздновать ежегодно!» – написал
Штерн, и все троекратно прокричали «Виват!».
Хотели снова накинуться на благодетеля с поцелуями и
рукопожатиями, но тот проворно отступил к двери.
– Должен быть в пять часов на заседании городской думы.
Важный вопрос – пускать ли гимназистов на вечерние сеансы в электротеатры. Это
почти треть потенциальной аудитории. Откланиваюсь.
После его ухода актеры еще какое-то время повосторгались,
потом Штерн приказан рассаживаться. Все разом умолкли.
Предстояло важное: объявление новой пьесы и, самое главное,
распределение ролей. Лица сделались напряженными; с одинаковым выражением, в
котором смешивались подозрительность и надежда, артисты смотрели на руководителя.
Спокойнее других выглядели Смарагдов и Альтаирская-Луантэн, им можно было не
бояться невыигрышных ролей. Но все же и они, кажется, волновались.
Вернувшись на свой наблюдательный пункт, Фандорин тоже
изготовился, вспомнил слова Ноя Ноевича, что именно в этот момент привычные к
притворству лицедеи раскрывают свое истинное «я». Возможно, картина сейчас
прояснится.
Известие о том, что труппе предстоит играть «Вишневый сад»,
энтузиазма не вызвало и обстановки не разрядило.
– А поновее ничего не сыскалось? – спросил Смарагдов, и
некоторые кивнули. – На что нам драмотборщик, – показал премьер на Фандорина, –
коли мы опять берем Чехова? Поживей бы что-нибудь. Позрелищней.
– Где я вам возьму новую пьесу, чтобы там были хорошие роли
для каждого? – засердился Ной Ноевич. – А «Сад» отлично раскладывается на
двенадцать партий. Сюжет публике известен, это правда. Но мы возьмем
революционностью трактовки. О чем, по-вашему, пьеса?
Все задумались.
– О торжестве грубого материализма над бесполезностью
красоты? – предположила Альтаирская.
Эраст Петрович подумал: «Она умна, это замечательно». Но
Штерн не согласился.
– Нет, Элизочка. Эта пьеса о комизме интеллигентского
бессилия и еще о неотвратимости смерти. Это очень страшная пьеса с безысходным
концом, и притом очень злая. А комедией она называется, потому что судьба
безжалостно потешается над человеками. Здесь у Чехова, как обычно, все
намеками, да полутонами. Мы же доведем каждую недомолвку до полной ясности. Это
будет античеховская постановка Чехова! – Режиссер все больше воодушевлялся. – У
Чехова в этой драме нет конфликта, потому что во время написания автор был
тяжело болен, у него уже не оставалось сил бороться – ни со Злом, ни со
Смертью. Мы с вами воссоздадим Зло во всеоружии. Оно станет главным двигателем
действия. При чеховской многослойности образов и смыслов подобная интерпретация
вполне позволительна. Мы придадим психологической размытости персонажей
определенность, как бы наведем на фокус, обострим, разделим на традиционные
амплуа. В этом и будет состоять новаторство!
– Гениально! – вскричал Мефистов. – Браво, учитель! А кто
главный носитель Зла? Лопахин? Погубитель вишневого сада?
– Ишь чего захотел, – усмехнулся Смарагдов. – Лопахина ему
подавай.
– Носитель Зла – конторщик Епиходов, – ответил «злодею»
режиссер, и Мефистов сник. – Этот жалкий человечек – олицетворение пошлого,
мелкого зла, с которым каждый из наших зрителей встречается в жизни гораздо
чаще, чем со Злом демонического размаха. Но дело не только в этом. Епиходов еще
и ходячий Знак Беды – притом с револьвером в кармане. Его прозвище «22
несчастья». Когда несчастий так много, это страшно. Епиходов – вестник
разрушения и смерти, бессмысленной и беспощадной. Недаром персонажи повторяют
зловещим рефреном: «Епиходов идет, Епиходов идет». И вот он бродит где-то за
сценой, перебирая струны своей «мандолины». У меня она будет исполнять
похоронный марш.
– А кто из женщин несет Зло? – спросила Лисицкая. Штерн
усмехнулся.
– Нипочем не догадаетесь. Варя, приемная дочь Раневской.
– Как это? Она такая славная! – поразился Простаков.
– Вы плохо читали пьесу, Васенька. Варя – ханжа. Собирается
уйти на богомолье или в монастырь, а сама кормит божьих странников одним
горохом. Ее обычно играют скромной, самоотверженной труженицей, а какая она к
черту труженица? Экономка, приведшая имение с роскошным вишневым садом к
разорению и гибели. Единственная светлая нота в пьесе – это робкая попытка
сближения Пети с Аней, но Варя не дает этому ростку расцвести, она все время
начеку. Потому что в царстве Зла и Смерти нет места живой Любви.
