— Одьин маленький капля одекьолон на жьабо, mon general.
— И так разит цветочной водой! — морщился Петр Иванович.
— О, ви не знайт женьшин. Оньи льюбят запахи. Как кошки.
— Что ты несешь!
— Кляньусь Пресвьятой Девой Мьарией! Да, mon general! Приятный запах заставляйт их зьабыть про все.
Едва ли Екатерина Павловна относилась к женщинам, способным забыть про все. Но она тоже готовилась к ужину с законным супругом и не без волнения. Ее успел посетить граф Разумовский, который рассказал о краткой встрече с генералом от инфантерии в российском посольстве. Его отзыв лестными эпитетами не отличался: очень хитер, упрям, будет добиваться своей цели. Впрочем, княгиня Багратион прожила с потомком грузинских царей пять лет, и представление о его характере имела. Не мог он сильно измениться за последние годы.
Князь Петр приехал на Риген-штрассе, 22 в наемном экипаже и без адъютанта. При взгляде на дом, арендуемый его женой, ему не показалось, будто она испытывает какие-либо денежные затруднения. Безусловно, в Вене он видал владения и гораздо роскошнее, но и здесь нужда да бедность даже не ночевали.
Двухэтажный особняк под железной крышей имел своеобразную архитектуру. Первый этаж был высок, второй — гораздо ниже. Облицовка серым гранитом. Ограда из цепей с шарами. Кованые фигурные решетки на окнах первого этажа. Подъезд с колоннадой и полированная дубовая дверь с бронзовым литьем украшали здание, мало чем отличавшееся от соседних владений.
Тростью с серебряным набалдашником в виде головы льва он постучал в дубовые доски. Ему открыли не сразу. Здоровенный привратник в ливрее пропустил князя в прихожую, взял у него визитную карточку на немецком языке и удалился.
Петр Иванович, держа в руках черный фетровый цилиндр, начал спокойно оглядываться.
Прихожая была просторной, обставленной мебелью без особых претензий. Наверх вела лестница с алебастровыми перилами, покрытая бордовой ковровой дорожкой. Над лестницей висел большой овальный портрет господина в напудренном парике. Багратион, конечно, его узнал.
Граф Павел Мартынович Скавронский, отец супруги, до их бракосочетания не дожил, поскольку лета имел преклонные да и странностей немало. Одной из них являлась любовь к итальянской музыке. Граф мнил себя великим композитором, без конца сочинял оратории и кантаты. Он отдавал приказания слугам, распевая их под оркестр. Тем следовало отвечать речитативом, составляя дуэты, трио, квартеты. Слава богу, генерал уже не застал этого изощренного умопомешательства.
Очень мило было со стороны Екатерины Павловны первой выйти навстречу мужу. Она спускалась по лестнице, улыбалась ему и протягивала руки с ласковыми словами:
— Мой дорогой! Как я рада вас видеть!
В мгновение ока, словно молодой орел, князь Петр взлетел вверх по ступеням, осыпал поцелуями протянутую ему руку, затем слегка приобнял супругу за талию и коснулся губами ее белоснежной округлой щечки. Совсем по-семейному Екатерина Павловна прислонилась плечом к груди мужа, нежно провела ладонью по его щеке и сказала:
— Вы совсем не изменились, друг мой.
Что подавали на ужин, Петр Иванович не запомнил. Их разговор, очень оживленный, как в старые добрые времена, перетекал от одной темы к другой легко и естественно: санкт-петербургские новости, его война с османами на Дунае, придворные венские сплетни, происки французов. Иногда красавица бросала взгляд на новый золотой перстень с крупным бриллиантом, который перед ужином надел на ее палец Багратион. Подарок мужа Екатерине Павловне очень понравился.
В десятом часу вечера подали десерт: типичный австрийский «гугельхупр» — высокий, словно гора, ванильно-ромовый пирог, обсыпанный сахарной пудрой. Широким кондитерским ножом Екатерина Павловна отделила изрядный кусок от пирога и на тарелке подала мужу.
— Ах нет, ангел мой! Больше не могу, — взмолился генерал от инфантерии. — Вы знаете, я не привередлив в пище.
— Кухарка старалась, — княгиня смотрела на него с улыбкой.
— Передайте ей от меня золотой дукат и просьбу прикончить «гугельхупр» вместе с ее супругом и детьми. Право, сие пойдет им на пользу.
— Ну а если один кусочек, друг мой, — Екатерина Павловна встала со своего места, обошла вокруг стола, ложкой отломила от мягкого и пышного теста с изюмом незначительную часть и склонилась к князю Петру так, что в декольте ее платья обрисовались прелестные груди.
— Это легко, генерал, — вкрадчиво сказала она. — Ам — и пирога уже нет.
Тут терпению Петра Ивановича пришел конец. Он отодвинул тарелку, вскочил на ноги, схватил супругу за плечи и, приблизив ее лицо к своему, произнес целую речь, страстную и громкую:
— При чем здесь пирог, Катиш!.. Ради бога, бросьте ваши игры! Давайте поговорим о самом главном. О том, ради чего я приехал в Вену. Вспомните, я звал вас в Россию много раз, даже присылал сюда для переговоров моего двоюродного брата. Я обещал уладить дела с вашим приданым и договориться с вашими своекорыстными родственниками. Ни разу вы не дали мне определенного ответа. Да, моя жизнь далека от привычного вам комфорта. Так ведь я — слуга государев. Сегодня — поход, завтра — война, послезавтра — маневры. И есть немало русских женщин, которые готовы делить с мужьями их трудный путь. Какой путь выбрали вы? Почему ваши решения всегда доставляют мне сердечную боль и мучают меня, как ничто другое на свете?!
— Дурачок, — тихо ответила ему княгиня. — Просто ты безумно любишь меня. А я безумно люблю тебя. Вот и все.
Она обвила шею супруга руками, прижалась губами к его губам.
Невольно пришлось генералу обхватить ее покрепче, потому что тело Екатерины Павловны, гибкое, тонкое, почти восковое, тесно прильнуло к нему, и через фрак, расстегнутый спереди, через жилет и пикейные панталоны он уже ощущал все его восхитительные изгибы. Но все-таки это была не сама Екатерина Павловна в волшебном своем естестве, а только ее одежда: белье из батиста, поверх него — длинное зеленоватое платье с темно-зеленым муаровым пояском, согласно моде повязанным высоко под грудью.
Так они и стояли, обнимая друг друга, пока не раздался голос горничной — француженки Надин Дамьен, женщины многоопытной, никогда и ничем не смущающейся.
— Madame, — сказала она. — Votre bain est prepare.
— L’ eau est chaude?
— Oui, madame. Tres chaude.
— A mon grand regret mon cher mari maintenant me rend rarement visite, — сочла нужным сообщить служанке княгиня. — Mais cela n’est rien! Le bain est necessaire pour mon mari aussi. En ce moment.
— Vraiment? — горничная с интересом посмотрела на Багратиона. — Je vous ecoute, madame.
[6]
