Однажды по дороге в Кириллов монастырь он увидел тело, дух из которого уже почти вышел. Оно принадлежало глубокому старику, смотревшему на Арсения голубоглазо, но без выражения. Старика к нему привели родные, говоря, что тот слаб. Арсений вглядывался в голубые глаза долгожителя и удивлялся, что они не выцвели, в то время как в душе его выцвело уже все.
А хощеши ли жити, старче, спросил Арсений.
Хощю умрети, ответил старик.
Вот он умер давно, а тело его не отпускает, так что же вы держитесь за оболочку, сказал Арсений его родным. То, что вы в нем любили, уже не здесь.
Да оно, как говорится, и заметно, подтвердили родственники, нет в нем прежней душевности. Говоришь ему: многая лета, дедушка. А он: да катитесь вы… Такая жуткая метаморфоза. Но что же нам с ним делать тем не менее?
А ничего не делать, ответил Арсений. Все решится в пределах сорока дней.
Так и произошло. Старика не стало в тот день, когда Арсений прибыл в обитель святого Кирилла.
Арсений подъезжал к монастырю под вечер, и встречало его множество народа. Увидев стены монастыря, Арсений вспомнил свою детскую поездку с Христофором. Вспомнил ночную телегу и негромкие разговоры слободских мужиков у него над головой. Он подумал, что от любившего его Христофора остались лишь кости. И ему стало радостно, что теперь он приблизился к этим костям. Арсений начинал чувствовать их родственное тепло. Он попытался представить себе лицо Христофора, но не смог.
Сойдя с коня, Арсений опустился на колени и поцеловал землю у монастырских врат.
После долгого путешествия я, любовь моя, вернулся домой, сказал Арсений Устине.
Твое путешествие только начинается, возразил старец Иннокентий. Просто теперь оно пойдет в другом направлении.
Арсений поднял голову и посмотрел на старца снизу вверх.
Мне кажется, я узнаю тебя, старче. Не с тобой ли мы беседовали в Иерусалиме?
Очень может быть, ответил старец Иннокентий.
Он взял Арсения за руку и ввел его в монастырские врата. В монастыре же старец сказал:
В монахи мы обычно постригаем лет через семь после прихода. Но твое, Арсение, житие нам известно, оно и доселе было иноческим, так что дополнительного испытания тебе вроде бы не требуется. Да и обстановка в целом, как ты знаешь, к долгому раскачиванию не располагает. И если нас действительно ждет конец света, лучше бы тебе его встретить постриженну. Хотя, может, еще и обойдется.
Старец подмигнул.
Сопровождавшая их толпа загудела. Вопрос о конце света волновал ее чрезвычайно. Она видела перед собой двух людей святой жизни и ждала от них разъяснений. Пришедшие знали, что Арсению дан дар исцеления, но не исключали, что он обладает и даром пророчества. В сущности, знание о конце света было для них важнее исцелений, потому что подтверждение близости светопреставления в их глазах сводило исцеления на нет.
Так когда же, спрашивается, конец света, закричала толпа. Нам это важно, простите за прямоту, и в отношении планирования работы, и в смысле спасения души. Мы многократно обращались в монастырь за уточнениями, но однозначного ответа не получали.
Старец Иннокентий обвел толпу строгим взглядом.
Не дело человеков знать времена и сроки, сказал он. Каких еще дат ждете вы, когда всякий христианин должен быть готов к концу ежечасно? Даже самые юные из здесь стоящих проживут не более лет семидесяти, ну, может быть, восьмидесяти. (Юные заплакали.) И никого из тех, кого здесь видите, через сто лет уже не будет. Велика ли эта отсрочка в сравнении с вечностью? Потому (старец посмотрел на юных) говорю вам: плачьте о своих грехах. Но главное – бодрствуйте и молитесь. И радуйтесь, что обрели еще одного молитвенника о душах ваших. И прощайтеся с Арсением, яко обретаете Амвросия.
После сказанного старец Иннокентий повел Арсения к игумену. По обычаю монашеское имя выбирали на ту же букву, с которой начиналось мирское. И Арсений уже знал, какое имя ему будет предложено, и любовался им в глубине своей души.
Мы выбираем тебе имя в память святителя Амвросия Медиоланского, сказал старец Иннокентий. И наслышаны – так уж оно всегда получается – о твоем преданном друге, произносившем это имя на иной лад. Пусть это имя в правильном произношении будет воспоминанием и о твоем друге. Сколько же жизней ты будешь проживать отныне одновременно?
По благословению архиерея игумен утвердил новое имя Арсения. Через семь дней строгого поста Арсений был пострижен.
Не ищи меня среди живых под именем Арсений, но ищи меня под именем Амвросий. Так сказал Амвросий Устине. Помнишь ли, любовь моя, мы говорили с тобой о времени? Здесь оно совершенно другое. Время более не движется вперед, но идет по кругу, потому что по кругу идут насыщающие его события. А события здесь, любовь моя, связаны преимущественно с богослужением. В первый и третий часы каждого дня мы поминаем суд Пилата над Господом нашим Иисусом Христом, в шестой час – Его крестный путь, а в девятый час – крестное страдание. И это составляет суточный богослужебный круг. Но каждый день недели, подобно человеку, имеет свое лицо и свое посвящение. Понедельник посвящен бесплотным силам, вторник – пророкам, среда и пятница – воспоминанию крестной смерти Иисуса, суббота – поминовению усопших, главный же день посвящен воскресению Господню. Все это, любовь моя, составляет седмичный богослужебный круг. А самый большой из кругов – годовой. Он определяется солнцем и луной, к которым, я надеюсь, ты ближе, чем все мы здесь. С движением солнца связаны двунадесятые праздники и дни памяти святых, луна же говорит нам о времени Пасхи и зависящих от нее праздников. Я хотел тебе сказать, сколько времени уже нахожусь в монастыре, но, знаешь, что-то не соберусь с мыслями. Я этого, кажется, уже и сам не понимаю. Время, любовь моя, здесь очень зыбко, потому что круг замкнут и равен вечности. Сейчас осень: это, пожалуй, единственное, что я могу сказать более или менее достоверно. Падают листья, над монастырем несутся тучи. Едва не цепляют за кресты.
Амвросий стоял на берегу озера, и ветер покрывал его лицо мелкими брызгами. Он смотрел, как вдоль стены к нему медленно приближался старец Иннокентий. Ноги старца скрывала мантия, и оттого не было видно его шагов, так что нельзя было даже сказать, что он шел. Он – приближался.
Монастырское время действительно смыкается с вечностью, сказал старец Иннокентий, но не равно ей. Путь живых, Амвросие, не может быть кругом. Путь живых, даже если они монахи, разомкнут, ведь без выхода из круга какая же, спрашивается, свобода воли? И даже когда мы воспроизводим события в молитве, мы не просто вспоминаем их. Мы переживаем эти события еще раз, а они еще раз происходят.
Сопровождаемый вихрем желтых листьев старец прошел мимо Амвросия и скрылся за изгибом стены. Берег у стены вновь стал безлюдным. Подчеркнуто пустынным (будто никто и не проходил здесь), не предусмотренным для ходьбы. Существование Амвросия на этом берегу делала возможным только его неподвижность.
