— Легче?
— Легче.
В моих глазах стояли слезы, и вид ночного Парижа развернулся передо мной во всем своем импрессионистическом блеске. Я растер их тыльной стороной ладони. Во рту все еще чувствовался скверный привкус желудочного сока. Вспомнив, что утром купил жевательную резинку, я полез в карман. Вместе с мятной пластинкой я достал прямоугольный кусочек картона. Это была визитная карточка Анри. Я взял карточку двумя пальцами и, рассмотрев ее зачем-то с обеих сторон, легким кистевым движением бросил в направлении раскинувшегося внизу города. Подхваченная ветром, она растаяла в темноте трепетной ночной бабочкой.
14
Несмотря на то что я не помнил ни того, как мы вошли в дом, ни того, как легли в постель, наутро я проснулся раздетым и лежащим со своей стороны кровати (обычно я спал справа от Насти). Настя уже встала. На фоне негромко включенного радио из кухни слышался крепнущий свист чайника. На столике у моего изголовья стояли бутылка минеральной воды и стакан. Ночью меня поили водой. Как ни странно, свое теперешнее состояние я не мог бы назвать похмельным. Мной владело ощущение размытости и покоя, которое, если бы не чувство вины и сивушный запах изо рта, можно было бы назвать приятным. Я не торопясь встал и оделся. Босиком прокрался к кухне и с порога наблюдал за приготовлением завтрака. Настя жарила яичницу, прикрывая глаза от лопающихся желтых шаров на сковородке. Я стоял неподвижно и совершенно невидимо. Прислонясь к дверному косяку — как говорится в одном стихотворении, которое мы с Настей читали по-русски. С каждой секундой моя невидимость ужасала меня все больше.
— Настя, — произнес я, наконец, с облегчением.
— Привет! — сказала Настя и, вытерев руки о передник, крепко меня обняла. — Я хотела подать тебе завтрак в постель.
— Ты меня презираешь? — задал я хотя и заранее приготовленный, но совершенно искренний вопрос.
— Я тобой горжусь, — проговорила Настя мне в самое ухо, и я ощутил ее улыбку — не столько в интонации, сколько в прикосновении губ. — Настоящий русский мужчина, всегда о таком мечтала.
Мы стояли, положив друг другу головы на плечи. Помимо красивой — лошади на лугу — композиции, для меня это было еще и возможностью не дышать на Настю.
Раздался звонок в дверь. Я был уверен, что пришли с уборкой, и открыл дверь, даже не спросив, кто там. В полумраке коридора стоял Анри.
— Вы?!
Это было, может быть, не самым вежливым приветствием, но ничего лучшего мне в тот момент в голову не пришло.
— Я, — не колеблясь подтвердил Анри.
Он помахал замершей за моей спиной Насте.
— Не разбудил?
— Нет, — сказала Настя, приглашая гостя войти.
Сегодняшний облик Анри составлял полную противоположность вчерашнему. Он явился в потертых джинсах и футболке с портретом Че Гевары, но смотрелся не менее эффектно. При нем была довольно большая сумка.
— Вас не удивляет, что я вас нашел?
Это нас удивляло.
— Понимаю. Вы еще ничего не обнаружили. Хотелось бы придумать что-то из области спецслужб, на худой конец — ясновидения, только все гораздо прозаичнее.
Вздохнув, он полез в карман и достал оттуда мой кошелек.
— Вчера вы так сильно хотели расплатиться, что забыли на столе бумажник. Там лежал ваш парижский адрес.
Анри небрежно бросил бумажник на журнальный столик. Я кивнул, не прикасаясь к бумажнику.
— Спасибо.
— Хотите позавтракать с нами? — спросила Настя.
— Врать не буду, хочу.
Со звуком разрубающей воздух сабли Анри расстегнул молнию сумки и достал пакеты с черешнями, клубникой и какими-то экзотическими фруктами.
— Как видите, я бессовестно рассчитывал на ваше приглашение. — Он достал бутылку шампанского. — Это для поправки здоровья. Как вы себя чувствуете после вчерашнего? Я — довольно скверно.
— Мне было плохо вчера, — признался я, — а сегодня — ничего.
Я хотел было добавить, что сегодня, тем не менее, не могу смотреть на алкоголь — пусть даже и на дорогое шампанское — но не добавил. Сегодня мы были принимающей стороной.
— Могу вам лишь позавидовать. С точки зрения сегодня, вчера — это так несущественно. Самое разумное, естественно, — это сразу же возвращать потребленное природе. Надеюсь, вам это удалось.
— Еще как!
— Тогда я вам завидую вдвойне. Мне — нет. Эту маленькую тайну знали еще римляне, предпочитавшие очищать желудок сразу же, во время пира. Это позволяло им продолжать обжорство с новыми силами.
Придерживая пробку, Анри открыл шампанское и разлил его по бокалам. Мы выпили. Я пил из вежливости, но после первых же сделанных глотков ощутил несомненный подъем. Анри также заметно оживился и дочиста съел поданную Настей яичницу.
— У меня есть предложение, — сказал он, вытирая губы салфеткой. — Немного неожиданное и даже отдающее дурным вкусом. Вы не хотите поехать в Диснейленд?
Предложение было действительно неожиданным. Ехать в Диснейленд нам до этого просто не приходило в голову. Тем более после такой бурной ночи. Тем более в компании Анри. Не говоря уже о том, что, с точки зрения вкуса, идея и в самом деле была сомнительна. Я коротко взглянул на Настю и сказал:
— Поехали.
— Если не ошибаюсь, так говорил перед стартом какой-то русский космонавт. — Наше согласие доставляло Анри явное удовольствие. — Так что посещение Диснейленда мы начнем с космического полета.
— Не какой-то, — пробормотала Настя, — первый в мире. Об этом почему-то склонны забывать.
— А что, разве первыми были не американцы?
— Представьте, русские.
— Знаю, знаю, — захохотал Анри. — Это я нарочно. Но только забывают об этом не «почему-то». На то ведь поставлены специальные люди, чтоб забывали. Это и есть, упрощенно говоря, моя профессия. И никто нас не знает — вот что по-настоящему обидно.
— Вам хочется славы? — спросил я его.
— Скорее — любви. — Он посмотрел на меня вчерашним грустным взглядом. — Любви и понимания. Может быть, уважения — называйте это как хотите. Если отбросить все романтические сопли, мы выполняем огромную работу. Да, мы не строим, не копаем, не пилим и не создаем ничего такого, что способно существовать в трех измерениях. — Анри набросал ладонью все три измерения. — Но ведь эти измерения — не более чем иллюзия. На самом же деле, все существует в головах, по преимуществу — не очень умных. Вот там мы и работаем. В определенном смысле проще первым полететь в космос, чем заставить потом забыть, кто именно это сделал. Кто здесь помнит вашего Юрия Гагарина? Отвечаю: никто. Все помнят только американцев и их лунный променад. Мы не способны влиять на факты, да и не пытаемся этого делать. Наша сфера-восприятие фактов. Так что любите меня и не стесняйтесь этого чувства.
