«Сколько прошло времени, — спрашивает себя Пенгалигон, — с тех пор, как я был таким же проворным?»
…и взбирается по круглому брусу, поднимающемуся под углом в сорок пять градусов.
Большой палец правой руки капитана, понесшего тяжелую утрату, находит нательный крест Тристама.
У места крепления шпринтового паруса, в сорока ярдах от капитана и на тридцать ярдов выше, Хартлпул останавливается. Оседлав брус, распутывает флаг.
— Интересно, он умеет плавать? — лейтенант Толбот спрашивает себя вслух.
— Не знаю, — отвечает гардемарин Малуф, — но сомневаюсь…
Хартлпул возвращается на палубу с той же природной грациозностью.
— Если мать у него темнокожая, — комментирует Рен, — то отец точно был кот.
Хартлпул спрыгивает на полубак перед ними; капитан дает ему новенький фартинг: «Отличная работа, малыш». Глаза Хартлпула округляются от нежданной щедрости. Он благодарит Пенгалигона и возвращается к пакле.
Смотровой кричит: «Приближаются к баркасу!»
В трубу Пенгалигон видит два сампана, подплывающих к баркасу. Первый везет трех японских чиновников: двое — в одежде серого цвета и молодой — в черной. Трое слуг сидят позади. Во втором баркасе, следующем позади, — два голландца. Черты лица с такого расстояния не разглядеть, но Пенгалигон увидит, что один загорелый, бородатый и плотный, а другой — сухой, как палка, и бледный, как мел.
Пенгалигон передает трубу Сниткеру, который просвещает Смайерса. «Он говорит, в серой одежде — должностные лица, капитан. В черной — переводчик. Большой голландец — Мельхиор ван Клиф, директор Дэдзимы. Худой — пруссак. Его зовут Фишер. Фишер — второй по чину».
Ван Клиф прикладывает ладони рупором ко рту и приветствует Хоувелла за сотню ярдов до их встречи.
Сниткер продолжает говорить. Смайерс переводит:
— Ван Клиф — крыса, он говорит, сэр, настоящий… предатель. А Фишер — доносчик, лжец и обманщик, этот сучий сын, он говорит, сэр, с большими амбициями. Я не думаю, что господину Сниткеру они оба нравятся, сэр.
— Но оба, — высказывается Рен, — похоже, годятся для нашего предложения. Кто нам совершенно не нужен, это какой‑нибудь неподкупный тип с принципами.
Пенгалигон забирает свою трубу у Сниткера.
— Таких здесь не так и много.
Морские пехотинцы Катлипа бросают весла. Баркас скользит по инерции, пока не останавливается.
Лодка трех японцев касается носа баркаса.
— Не дай им перелезть, — шепчет Пенгалигон своему первому лейтенанту.
Носы баркаса и сампана трутся друг о друга. Хоувелл отдает честь.
Инспекторы кланяются. Они представляются через переводчика.
Один инспектор и переводчик привстают, готовясь к переходу.
«Не дай им, — Пенгалигон беззвучно предупреждает Хоувелла, — не дай им…»
Хоувелл притворно кашляет, поднимает руку, извиняясь.
Прибывает второй сампан, причаливает к баркасу сбоку.
— Невыгодная позиция, — бормочет Рен, — зажаты с двух сторон.
Хоувелл перестает кашлять, машет шляпой ван Кли — фу.
Ван Клиф встает и наклоняется к борту сампана, чтобы пожать руку Хоувелла.
Отвергнутые инспектор и переводчик все так же полусидят.
Неловко встает заместитель директора Фишер, и сампан раскачивается.
Хоувелл помогает крупному ван Клифу перелезть через борт баркаса.
— Один в мешке, господин Хоувелл, — шепчет капитан. — Весьма ловко.
Еле слышно долетает громовой смех директора ван Клифа.
Фишер приближается к баркасу, шатаясь, как новорожденный жеребенок…
…но к неудовольствию Пенгалигона, переводчик хватается за нос баркаса.
Ближний морпех обращается к майору Катлипу. Тот бросается к переводчику.
— Нет, — бормочет капитан, который ничем не может помочь, — не позволяй ему перелезть.
Лейтенант Хоувелл в то же самое время приглашает на баркас заместителя директора.
Катлип перехватывает руку нежеланного переводчика…
«Жди, жди, — хочется крикнуть капитану, — жди второго голландца!»
…и Катлип отпускает переводчика, размахивая рукой, словно каким‑то образом ее повредил.
Наконец, Хоувелл хватает нетвердую руку заместителя.
Пенгалигон бормочет: «Перетаскивай, Хоувелл, ради Христа!»
Переводчик решает не ждать помощи и переносит одну ногу над фальшбортом баркаса, и в этот же момент Хоувелл рывком затаскивает пруссака на баркас…
…и половина морских пехотинцев вытаскивают абордажные сабли, сверкающие отраженным солнечным светом.
Другие солдаты хватаются за весла и отталкивают сампаны.
Переводчик в черном одеянии падает в воду, как Пьеро. Баркас «Феба» берет курс на корабль.
Директор ван Клиф, поняв, что их похитили, бросается на лейтенанта Хоувелла.
Катлип перехватывает его на полпути, и они оба падают на дно баркаса, который опасно раскачивается.
«Пусть только не перевернутся, милостивый Боже, — просит Пенгалигон, — не сейчас…»
Ван Клифу скручивают руки, и качка прекращается. Пруссак сидит недвижно.
В сампанах, уже позади баркаса в трех корпусах, первым двигается гребец, который наклоняется к воде, чтобы спасти переводчика. Инспекторы в сером застыли в шоке и смотрят на лодку иноземцев, спешащую к «Фебу».
Пенгалигон опускает подзорную трубу.
— Первый бой выигран. Сдирайте эту голландскую тряпку, господин Рен, и поднимайте «Юнион Джек» на стеньге и на носу.
— Есть, сэр, с огромным удовольствием.
— Господин Толбот, пусть ваши матросы займутся грязью на моих палубах.
Голландец ван Клиф берется за веревочную лестницу и карабкается наверх с ловкостью, удивительной для его комплекции. Пенгалигон смотрит вверх, на ют, где прячется Сниткер под широкополой шляпой. Оттолкнув протянутые руки, ван Клиф перелезает через борт «Феба», как мавр — налетчик, оглядывает линию офицеров, упирается взглядом в Пенгалигона, наставляет на него указательный палец так гневно, что пара морпехов выступает вперед, на случай его атаки, и рычит сквозь густую, кудрявую бороду и чайного цвета зубы: «Kapitein!»
— Добро пожаловать на борт фрегата Его королевского величества «Феб», господин ван Клиф. Я…
Гневный выпад директора не нуждается в переводе.
— Я капитан Джон Пенгалигон, — продолжает капитан, пока ван Клиф переводит дыхание, — а это — мой второй офицер, лейтенант Рен. Первого — лейтенанта Хоувелла и майора Катлипа… — те поднимаются на палубу, — вы уже видели.
