— Никто не обвиняет вас в блуде
[14]
, — бурчит Баерт, — просто…
Племянник пастора ногой выбивает кофейную чашку из рук Баерта.
Она разбивается о потолок, осколки разбиваются об пол.
Зеваки изумленно замирают, Ост перестает гавкать, Баерт — весь промокший.
Даже Якоб удивлен тем, что произошло. Он кладет в карман хлеб и уходит.
В Бутылочной приемной Парадного зала вдоль стен действительно выстроились пятьдесят или шестьдесят стеклянных бутылей в оплетке, накрепко закрепленные на случай землетрясения. В этих сосудах — необычные существа, собранные со всех концов когда‑то необъятной территории, где торговала Компания. Оберегаемые от разложения раствором из спирта, свиной мочи и свинца, они предупреждают не столько о том, что всякая плоть тленна — а кто в здравом уме позабудет об этой истине? — но и говорят, что у бессмертия слишком высокая цена.
Замаринованный варан из Канди невероятным образом похож на отца Анны, и Якоб вспоминает судьбоносный разговор с этим господином в его роттердамской гостиной. Где‑то внизу проезжали кареты, а фонарщик одну за другой зажигал лампы.
— Анна рассказала мне, — начал говорить ее отец, — о неожиданных фактах в сложившейся ситуации, де Зут…
Соседка варана с Цейлона — гадюка с острова Сулавеси, застывшая с открытой пастью.
— …и, соответственно, я всесторонне обдумал ваши достоинства и недостатки.
Детеныш-аллигатор с острова Хальмахера чему‑то радовался, его челюсти разошлись в демонической улыбке.
— В колонке положительных качеств: вы — прекрасно разбирающийся в тонкостях своей работы клерк с добрым характером…
Пуповина аллигатора навеки связывала его со скорлупой яйца, из которого он вылупился.
— …который не злоупотребляет нежными чувствами Анны.
Именно с острова Хальмахера Ворстенбос и вытащил Якоба.
— Теперь о минусах. Вы — всего лишь клерк. Не купец, не владелец корабля…
Черепаха с острова Диего-Гарсия выглядит плачущей.
— …даже не директор склада, а клерк. Я не ставлю под сомнение ваши чувства.
Сломанным носом Якоб касается сосуда с барбадосской миногой.
— Но чувства — лишь слива в пудинге: а сам пудинг — это богатство.
Открытая О — образная пасть миноги щетинится острыми, как лезвия, буквами V и W.
— Я, однако, хочу предложить вам шанс заработать ваш пудинг, де Зут, — лишь из уважения к выбору Анны. Директор Ост-Индского дома ходит в мой клуб. Если вы хотите стать моим зятем так же сильно, как говорите об этом, он может устроить вас на должность клерка на Яве. На пять лет. Официальное жалованье незначительно, но молодой человек со способностями может многого добиться. Ответ вы должны дать сегодня: «Фадреландет» отплывает из Копенгагена через две недели…
— Новые друзья? — Ван Клиф смотрит на него из двери в зал.
Якоб отворачивается от миноги:
— К сожалению, я не могу позволить себе роскошь выбора, господин заместитель директора.
Ван Клиф хмыкает, услышав искренние слова.
— Господин Ворстенбос желает видеть вас.
— Вы присоединитесь к нам?
— Чугунные чушки сами по себе не взвесятся и не погрузятся, де Зут, о чем мне остается только сожалеть.
Глядя на термометр, висящий рядом с портретом Вильгельма Молчаливого, Унико Ворстенбос щурится. Он порозовел от жары и блестит от пота.
— Я попрошу Туоми сделать мне полотняный веер наподобие тех, что англичане привезли из Индии… ох, это слово никак не приходит на ум…
— Может, вы думаете о слове «пунка», господин директор?
— Точно. Пунка, вместе с пунка-валлой, чтобы затягивать шнур.
Входит Купидо, неся на подносе знакомый чайник из нефрита и серебра.
— Переводчик Кобаяши должен прийти в десять, — говорит Ворстенбос, — вместе со сворой чиновников, чтобы познакомить меня с придворным этикетом для так долго откладывающейся аудиенции с магистратом. Античный фарфор должен сигнализировать, что этот директор — человек тонкого вкуса: на Востоке надо все время посылать какие‑то сигналы, де Зут. Напомните‑ка мне, для какого высокородного изготовили этот набор, по рассказам того еврея в Макао?
— Он утверждал, что набор из приданого жены последнего императора династии Мин
[15]
, господин директор.
— Последнего императора династии Мин, точно. И я бы желал, чтобы вы присоединились к нам попозже.
— Для встречи с переводчиком Кобаяши и чиновниками?
— Для встречи с магистратом Шираи… Шило… Помогайте мне.
— Магистратом Широямой, господин директор… Я поеду в Нагасаки?
— Если, конечно, вы не хотите остаться здесь и считать чугунные чушки.
— Попасть на японскую землю мне… — «Петер Фишер, — думает Якоб, — сдохнет от зависти», — … будет необычайно интересно. Спасибо вам.
— Директор нуждается в личном секретаре. А сейчас, позвольте продолжить наш разговор в моем кабинете…
Солнечный свет падает на секретер в маленькой соседней комнате.
— Итак, — Ворстенбос усаживается, — после трех дней на берегу — как вы находите жизнь на самом далеком аванпосту Компании?
— Более полезной для здоровья, — стул Якоба скрипит под ним, — чем на Хальмахере.
— Да уж, жуткое там местечко! Что раздражает вас больше всего: соглядатаи, ограниченность места, недостаток свободы… или невежество наших соотечественников?
Якоб подумывает: а не рассказать ли Ворстенбосу о сегодняшней стычке за завтраком, но решает, что ничего этим не добьется. «Уважение, — думает он, — не завоевывается по команде сверху».
— Работники смотрят на меня с некоторым… подозрением, господин директор.
— Естественно. Приказ «частная торговля отныне запрещена» лишь добавит изощренности их планам, а намеренная неопределенность ситуации сейчас — самая лучшая профилактика. Местным это, конечно же, не нравится, но они не посмеют выплеснуть свою злость на меня. Основной удар придется выдержать вам.
— Я не хочу выглядеть неблагодарным в ответ на ваше покровительство, господин директор.
— Нет нужды опровергать утверждение, что Дэдзима — унылое, скучное место. Дни, когда человеку хватало прибыли всего после двух торговых сезонов на то, чтобы отойти от дел на покой, канули в Лету. Болотная лихорадка и крокодилы здесь, в Японии, вас не погубят, а монотонность — может. Но мужайтесь, де Зут: через год мы вернемся в Батавию, где вы узнаете, как я вознаграждаю преданность и усердие. И, говоря об усердии, как идет процесс восстановления бухгалтерских книг?
