— Запрягайте в нарты одного оленя — пусть он везет слабых. Идите шагом, пока ветер. Когда подойдут, я их встречу.
Я сказал, что не оставлю его, но старик закричал на меня зло — он умел кричать так, что осыпались деревья, — что я, пустая кость, рыбье дерьмо, погубил столько людей, и еще погублю, но так и не доберусь до своего гнезда на Древе, будь оно проклято.
— Ты сам хотел уйти в свои земли и жить там! — закричал я. — Почему не идешь? Зачем помогаешь мне?
— Тебе? — костяной кулак старика вцепился в ворот моей малицы. — Вот она, — рука Лидянга отпустила малицу и показала туда, где была Нара. — Она, любимая внучка моего брата Хэно, сокровище семьи, моя кровь… Как я буду жить в своей земле, зная, что не уберег ее? Не тебе — ей помогаю. Мы последние люди семьи: она — женщина, я…
Он смотрел на меня долго, так долго, что этот взгляд я помню до сих пор. Больше не встретил я человека, который жалел бы меня так, как Лидянг. Только он стыдился этой жалости, скрывая ее под злобой.
— Скоро они появятся, — сказал он глухо. — Иди. Ничего не бойся.
Помолчав, добавил:
— Догоню вас.
* * *
Лидянг подарил нам день спокойного пути.
Но сам путь становился невыносимым для моей жены.
— Сколько еще? — стонала Нара. — Сколько осталось, мой мучитель….
— Скоро, — подал голос Ябто.
Вдруг я подумал, что не опасался широкого человека все время погони — хотя руки его были развязаны. Он мог переломить мне хребет, забрать оружие и уйти в тайгу — вряд ли кто помешал бы ему в этом. Но Ябто был тих, охотно таскал дрова для кратких ночевок, укрывал шкурами Нару, делал все, что мог сделать мужчина с крепкими руками, — он был таким, будто мой путь считал своим. Но я не видел в нем ни страха, ни тем более угодливости, идущей от вины. Наверное, широкий человек совсем не думал о том, что ждет его. Ябто был пуст, как некогда пуст был я.
Лишь раз он повел себя странно.
Перед закатом вдалеке показались наши враги. Они шли на двух упряжках, но сколько человек сидело в нартах различить было трудно. Я взял лук, то же сделал широкий человек. Наши усталые олени бежали на удивление ровно. Но, видно, олени людей Нга были совсем плохи — их упряжки будто застыли в белом, и расстояние между нами не сокращалось. Мы напряженно глядели вдаль, мы были готовы биться, даже когда темнота накроет русло. Но тут сказала Нара: «Смотрите, волки!» С дальнего невысокого берега нитью вытягивались на белую равнину темные бисерины. Мне показалось, что эта была та самая стая, которая преследовала людей славного рода, когда на их семьи посыпались беды. «Волки», — повторила Нара и заплакала.
До сих пор широкий человек неотрывно и спокойно глядел на врагов, рука его крепко сжимала оружие, но услышав о волках, он внезапно обмяк, затрясся, бросил в нарты лук и спрятался под сокуй.
Я бил по его спине и кричал: «Вставай!» — но Ябто будто умер. Он, мой враг, никогда не был трусом, не боялся ни человека, ни тем более зверя, — он удивил меня своим малодушием и тем, что не старался спрятать его.
Но, видно, судьба шла вместе с нами. Единым разумом стая поняла, что не одна в этой охоте и добычу придется делить с людьми на двух упряжках, — и, решив так, стая выбрала добычу трудную, но обильную. К тому же их олени были слабее наших, а от стрел в полутьме волки уходили легко.
Волки пересекли русло и начали затягивать петлю вокруг нарт людей Нга. Я увидел, как остановилась погоня. Было слышно, как кричали наши преследователи, как вдалеке всхлипывали их луки.
Ужас вселился в сердца изможденных оленей и погоня, длившаяся столько дней, от островов, предваряющих устье Срединной Катанги, до первых возвышенностей Саян пресеклась.
Мы шли, а враги наши уходили в темноту и скоро совсем исчезли. Когда наступила ночь, я остановил упряжку. По груди моей разливалось блаженное тепло, и я даже не думал о том, что люди Нга смогут отбиться и продолжить погоню.
Вновь ударив Ябто по спине, я сказал громко:
— Вставай. Больше нет никого.
Широкий человек вылез из своего укрытия, встал, поддел рукой пригоршню снега и долго тер лицо.
— Так боишься волков? — спросил я с презрением.
Он ничего не ответил. Мне хотелось увидеть его лицо, но темнота была уже столь густой, что я с трудом различал собственные ладони.
Не говоря ни слова, широкий человек взял из нарт топор и пошел к ближнему берегу за дровами.
* * *
Солнце сделало половину краткого пути по небу, когда Ябто поднялся в нартах и сказал, что надо остановиться.
— Это рядом. Пойдем медленно.
Мы слезли с нарт. Йеха шел, держась за плечи Нары, — он едва прикасался к ним, зная, что его тяжелые руки — не единственная ноша, которую несет моя жена.
Вначале я ничего не увидел — Ябто остановился и поднял руку.
— Две скалы, похожие на стрелы. Плес, три валуна — один вдвое больше двух других. Река сразу поворачивает вправо. Она небольшая, твоя река. Это здесь.
Возвращение
Три издыхающих оленя, двое нарт, немного сушеного мяса, несколько худых шкур, которые могли бы пойти на покрышки для чума — самого маленького, — пальма, лыжи, два лука и несколько стрел, жена с тяжелым чревом, слепой великан, немощный старик и мой враг — вот с чем я вернулся в свое гнездо.
Зима только шла к месяцу великого холода, но в первые мгновения я не думал об этом. Я хотел понять, что сбывшееся со мною — правда. Душа была тиха, она верила в эту правду, но я хотел ее увидеть, как видят собственную ладонь.
Я встал на лыжи и пошел вдоль берега, заваленного большими камнями, палым лесом, как это бывает на многих реках, текущих среди скал. Ябто шел за мной, проваливаясь в снег по пояс, и что-то высматривал по сторонам.
Скоро он отстал, вернулся к людям, и я услышал, как стучит его топор — широкий человек готовил место для жилья.
Вся река ушла под лед, местами она была широка и годилась для плавания на узкой лодке.
Наконец я увидел… Невдалеке от меня рос изо льда тонкий столб пара — то была полынья, оставленная не человеком, но теплыми водами, откуда-то проникающими в мою реку. Я подошел близко и увидел в полынье рыбу.
Рыбы ждала меня. Это был окунь. Он стоял против течения, медленно извиваясь большим черно-зеленым телом, и, приблизив глаза к самой поверхности, неотрывно смотрел на меня. Временами течение увлекало его под лед, но окунь возвращался. Так же неотрывно я смотрел на него, это продолжалось долго и, казалось, через мгновение рыба что-то скажет мне — так чудесно и благостно было на сердце. Но окунь ничего не сказал — поледный ветер прошёлся по полынье, и я уже не увидел его.
* * *
Получилось так, как говорила мне мать в тот день, когда Семь Снегов Небесных унесли ее вместе с другими мертвецами земель Хэно. Пришел человек в распашной одежде, маленький, кривоногий с рябым веселым лицом. Он долго смотрел на меня, как та рыба, ожидая нужных слов.
