Барышня-телефонистка, соединившая двух телефонных абонентов, невольно стала прислушиваться. Какая-то сумасшедшая звонила, надо полагать, своему любовнику и разговаривала сама с собой. Но звонила она из квартиры Георгия Сазонова – литератора, издателя, председателя писательского клуба, в котором собирались отнюдь не писатели, а сплошь и рядом самые скандально известные личности столицы. Во время разговора то и дело слышался смех нескольких женщин и мужчин. В том числе слышался смех и самого Распутина, который барышня-телефонистка уже узнавала. Да и спутать его ржание с чьим-то другим было невозможно. Но самое интересное было то, что любовник вдруг спросил, почти крикнув:
– Шут?!
– О да, мой друг! – теперь без театральных ухищрений воскликнула женщина.
Телефонистка решила, что любовник тоже сумасшедший. Конечно, все потешались над Распутиным, о котором ходили легенды, но шутом его именовать было нельзя. Степанов же, называвший Распутина словом неприличным, в этот раз воспользовался определением Гневной.
– Дожила. Шут гороховый в спальне моего сына, – однажды произнесла Мария Федоровна.
Позже, переселившись с Английского проспекта на улицу Гороховую, ставшую не менее знаменитой, чем Фонтанка или сам Невский проспект, Распутин точно подтвердил прозвище «горохового шута», бытовавшего в окружении Марии Федоровны. Степанов, дрожа от гнева, произнес одно только слово «жди» и положил трубку. Телефонистка в недоумении выслушала еще несколько фраз хохочущей, сумасшедшей дамы и произнесла положенное в таких случаях:
– Разъединяю.
Примерно через полчаса к писательскому клубу подъехал дородный жандармский полковник с большой окладистой бородой а-ля Александр III, какие носили еще разве только в глубокой провинции.
Полковник подошел к одному из филеров, которые в последнее время превратились в охрану Распутина, и грозно спросил:
– Григорий Ефимович здесь?
– Так точно, ваше высокоблагородие! – отрапортовал шпик.
Подошли еще два переодетых полицейских. Стали спорить: откуда взялся этот полковник? Вроде такого раньше не видали. Решили, что переведенный откуда-то из провинции. «Бородища-то какая», – говорили восторженно. Пока они гадали, откуда этот полковник, тот поднялся на второй этаж и вошел в гостиную, которую превратили в канцелярию прошений. Как и в настоящей канцелярии, здесь в ожидании сидели люди. Разве что состав был более демократичным. Были представлены все слои русского общества – от крестьян до дворян. Преобладали женщины. Он грубо, почти басом спросил:
– Где?
Секретарь невольно взглянул на дубовую дверь и вышел из-за стола. Хотел было что-то спросить и тут же полетел в сторону, отброшенный, точно шинель, могучей рукой полковника. Кроме самого Распутина, в комнате находился столичный издатель и глава писательского клуба Георгий Сазонов, который был более известен не как литератор и журналист, а как общественный деятель с сомнительной репутацией.
– Кто из них тебя похитил? – водевильно грохотал голосом полковник. – А ну-ка, ну-ка иди сюда, – поманил он наманикюренным пальцем Распутина. Надел перчатки. Указательным и средним пальцами левой руки он захватил нос Распутина. Нагнул его и левым коленом снизу ударил. Было слышно, как клацнули гнилые зубы. – Это тебе привет от сибирских губерний, отец родной.
– Что вы себе позволяете? – вскричал Сазонов.
Свободной рукой Степанов ухватил его за бородку-эспаньолку. Со всего размаху стукнул лбами Распутина с Сазоновым. Женщина-курьер выскользнула за дверь. Степанов (это был он) снял перчатки и бросил их в лицо Сазонову.
Степанов сидел за письменным столом в своем кабинете. Он только что закончил дешифровку послания из Берлина. Агент сообщал, что в августе этого года готовится покушение на кого-то из высших особ империи. Агент служил в германском Генеральном штабе и являлся адъютантом одного из руководителей этого штаба. Мало того, он был родственником одного из приближенных кайзера Вильгельма. Помогла получить такого ценного агента все та же Мария Федоровна, Гневная. Степанову однажды выпала честь сопровождать императрицу в поездке по Европе, и он сумел эту поездку использовать с огромной выгодой для русской контрразведки. Он приобрел огромное количество знакомых и приятелей при всех монархических дворах Европы. В том числе столь замечательным образом он подружился с капитаном немецкого Генерального штаба.
По прошлому опыту общения он знал, что при дворе Вильгельма разбираются в русских делах лучше, чем сами русские. Понимал он и то, что если «дядя Вили» задумал какое-то покушение, то сделает это чужими руками. Хотя в данном случае, убежден был Степанов, кайзер ничего не замышлял. Он просто откуда-то знает, что это замышляют другие. Итак, покушение...
Август. Почему август? Только сделав несколько звонков по телефону, Степанов выяснил, что на август намечены торжества в Киеве. Формальным поводом послужило открытие двух памятников – Святой Ольге и Александру II. Предполагается приезд царственных особ и всех высших сановников империи. Полковник выругался. Немцы опять осведомлены лучше, чем мы сами. Кто является объектом покушения? Без всякого сомнения Степанов отверг личности царственных особ. Нарушать равновесие в Европе сейчас никто не заинтересован. Да и не революционер же кайзер. Здесь что-то другое. А значит, это может быть только один человек – Столыпин. Казалось бы, чему удивляться? Покушения на Столыпина следовали одно за другим.
«Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» – крикнул Столыпин с трибуны первой Думы. Великая Россия никому не нужна, продолжал рассуждать полковник. И в этом кайзер – первый союзник революционеров всех мастей. «Не желает, дурак, понимать, что такая держава, как Россия, – первый гарант существования Германской империи», – сказала однажды Гневная. Степанов считал так же, но в отличие от Марии Федоровны его очень интересовали детали. В частности, эта: почему немецкий Генеральный штаб обсуждает такие вопросы, как покушение на русского премьера? Столыпин у власти – это сильная в будущем Россия, а кайзер не желал бы воевать с сильным противником. Так получается, что Столыпин – угроза немецкому милитаризму.
И что делать с этим сообщением? Начальнику штаба он сегодня же доложит. Генерал разведет руками и скажет: «Это не наша епархия. Это дело МВД». МВД – это сам Столыпин. Столыпину он не может сообщить, потому что нужно указать источник. Этого делать категорически нельзя. Да и сам он не может так вот запросто явиться к премьер-министру. Обратиться через великого князя Николая Николаевича? Это не тот человек. Казалось бы, самое простое – сообщить Ники. Но Ники без царицы давно уже ничего не решает. И опять же Распутин, провались он пропадом! И все же долг велит найти способ предупредить премьера. «Вообще давно пора понять, что нужно иметь единую мощную контрразведывательную и разведывательную организацию, для разрешения таких, как эта, ситуаций, – продолжал рассуждать полковник, – организацию, объединяющую под одной крышей разведку, контрразведку и внутренние дела. Мало того, в отдельное подразделение такой организации выделить отдел по борьбе с революцией. Сейчас разведывательную информацию независимо друг от друга собирают три ведомства: Министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел в лице охранного отделения и Генеральный штаб. Казалось бы, все логично: дипломаты занимаются сбором политической информации, охранка занимается революционерами, а военные – делами военными. Но вот лежит у него на столе информация, пришедшая из немецкого Генштаба, и носит она чисто политический характер. А сам факт обсуждения немцами грядущего покушения, да еще с указанием времени этого покушения – проанализировать некому. А если тот же кайзер вздумает использовать революционеров в борьбе с Россией? Например, для разложения армии в грядущей войне?»
