— Я хочу это видеть, — заявила Гудни. — Давай допьем вино и отправимся смотреть на праздничный народ!
Они подошли к костру. Там прыгали в одиночку и парами. Некоторые успешно, другие не очень, а иные пугались высоких языков пламени и в последний момент отворачивали в сторону. Таких встречали неодобрительным гулом и свистом.
— Как бы я хотела быть молоденькой и прыгнуть через огонь! — с горящими глазами проговорила Гудни.
— У тебя есть дети?
— Пока нет.
— А хочешь родить?
— Какая женщина не мечтает о ребенке!
— Так попроси Купалу!
Гудни некоторое время колебалась, а потом решительно встала среди тех, кто готовился к прыжкам.
Высокая, сильная, ловкая, она легко преодолела препятствие и вернулась к Словену. В глазах горел азарт от участия в волшебном действе.
— Ты думаешь, — спросила она Словена, — Купала мне поможет?
— Не сомневаюсь, — уверенно ответил он.
Вдруг кто-то сзади их облил водой. Гудни от неожиданности взвизгнула и присела, Словен с улыбкой отряхивался, он знал, что в купальный праздник люди друг друга обливают, желая счастья. И сейчас озорной девичий голос крикнул:
— Радостной жизни вам и согласия!
Потом они гуляли по лесу, останавливались возле хороводов, смотрели на представления скоморохов, им Словен высыпал целую шапку медовых пряников, купленных у торговцев.
Вечерело. Постепенно с луга уходили взрослые и пожилые люди, оставалась одна молодежь.
— Сейчас начнутся купания, — говорил Словен. — Такие бывают только раз в году, в праздник Купалы. Парни и девушки будут совершенно обнаженными. Им разрешается поцеловать, приласкать и обнять любого, кто попадется под руку. И при этом не должно быть никакой ревности любимых. Слышишь, что в хороводе поют?
До них доносилась песня:
Ярослав Милану
Звал на купальню.
Купала, Купала!
Где, дружок, ночь ночевала?
Под осинкою с Годинкою,
А под ивою — с Радивою.
— Я тоже хочу купаться! — в радостном возбуждении произнесла Гудни.
— А кто тебе воспретит? — ответил Словен, жадно следя за каждым ее движением.
— Тогда ищи меня!
Гудни метнулась в кусты. Видно было, как она сбросила с себя платье и кинулась в воду, от нее в разные стороны полетели брызги. Словен, не упуская ее из виду, тоже сорвал с себя одежду, головой вперед прыгнул с бережка, вынырнул, поплыл. Вокруг него барахтались, веселились, кричали, звали, аукались парни и девушки, их было много, но он не обращал на них внимания, среди этой сумятицы он искал глазами Гудни. Какая-то молодушка, схватив его за плечи, поцеловала в губы; Словен кидался то в ту, то в другую сторону. Он рассчитывал узнать ее по золотистой копне волос, по удивительному блеску нефритовых глаз… Но где там! Гудни нигде не было.
Вдруг сзади Словен почувствовал прикосновение женских грудей, а сильные ноги обвили его туловище. Он догадался, кому они принадлежали, и по его телу прокатилась бешеная горячка, бурной волной ударила в голову, помутила сознание. Он задрожал, круто развернулся и увидел перед собой горящие, колдовские бирюзовые глаза.
Гудни!
Крикнул восторженно:
— Утоплю!
А сам бережно провел ладонями по ее точеной шее, плечам, стараясь привлечь к себе.
Она выкрикнула радостно в ответ:
— Не топи! Еще пригожусь!
Плеснула ему в лицо, сильным, размашистым движением откинулась назад и исчезла в воде. Он бросился вслед за ней…
Накупались, стали одеваться. Было видно, как в лесу мечутся факелы, аукается, перекликается народ. Гудни спросила:
— Чем они так заняты?
— Они ищут цветок папоротника, который зацветает только в купальскую ночь. С помощью цветка можно отыскать закрытые клады.
— Я тоже хочу отыскать колдовской клад! — азартно проговорила она. — Пойдем, Словен, в лес. Сегодня необыкновенная ночь, нам обязательно повезет!
Словен взял факел (они были сложены под развесистым деревом), зажег его, и они углубились в чащу. Неверный огонь вырывал из мрака ночи то развесистые кроны деревьев, то кустарник, порой схожий с каким-нибудь загадочным сказочным существом, то поваленные стволы с черными разлапистыми корнями, словно простертые во все стороны руки чудовищ, то трухлявые пни, в которых виделись головы подземных жителей… Воспаленное воображение Гудни рисовало стайку фей, которая окружила ее со всех сторон. Они были одеты в зеленые и синие плащи, красные шапочки с белыми орлиными перьями, а на ногах желтые чулки и коричневые туфельки на высоких каблуках с золотыми пряжками. В волосах у них были цветы и волшебные палочки, руки покрыты рыбьей чешуей.
— Смотри, смотри, — кричала Гудни Словену, — какое множество фей вокруг нас! Какие они красивые!
— Где феи? — оглядываясь, спрашивал Словен. — Я не вижу никого вокруг.
— Как ты не можешь разглядеть их? — удивлялась Гудни. — Гляди, среди них появилась королева фей, изысканно, великолепно одетая. У нее платье зеленого цвета, расшитое золотыми блестками, а на голове красуется маленькая жемчужная корона. Вокруг нее музыканты в шлемах-колокольчиках, кожа белая, как лебединое перо, голоса звонкие, как у певчих дроздов, а сами они пригожие да ладные, будто нарисованные…
— Мне не являются феи, — говорил Словен, пробираясь сквозь заросли. — Зато я вижу, как воздух вокруг наполнен серебристым блеском, деревья переходят с места на место и разговаривают между собой шумом ветвей. Если мы найдем чудесный, колдовской цветок папоротника, я сумею понять их разговор…
Они шли еще некоторое время, потом Гудни остановилась:
— Мы не можем заблудиться? Смотри, не видно ни одного факела, мы остались здесь одни. Мне становится жутковато…
Он привлек ее к себе:
— Не бойся. До реки совсем близко. Пройдем прямо и выйдем из леса.
— А как же цветок папоротника?
— Я его нашел. Это ты, самый чудесный в мире цветок. Иного мне не надо. — И, сжав ее в крепких объятиях, стал целовать жарко и требовательно…
Утреннее солнце разбудило их на сеновале сарая, на окраине села, куда они забрели, точно в бреду, той звездной купальной ночью.
— Никуда бы я отсюда не пошла, — разморенно говорила Гудни, положив голову на широкую грудь Словена. — Для меня эта деревня краше столицы, а сено, на котором лежим, мягче и приятней самой мягкой постели в великокняжеском дворце. Словен, давай останемся здесь и будем трудиться на земле, как обыкновенные селяне. Для меня такая жизнь во сто раз привлекательней, чем быть женой правителя страны.
— Чем же тебе не пригож Довбуш?
