Съезд начался в княжеской парадной палате. Открыл его на правах великого князя Святополк. Вот как описал его в своей «Повести временных лет» летописец Нестор:
«В год 6605(1097). Пришли Святополк и Владимир, и Давид Игоревич, и Василько Ростиславович, и Давыд Святославич, и брат его Олег, и собрались на совет в Любече для установления мира, говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраивая распри? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут войны. Да отныне объединимся единым сердцем, и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей...» И на том целовали и крест: «Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной». Сказали все: «Да будет против того крест честной и вся земля Русская». И попрощавшись, пошли восвояси».
После съезда Ярий выехал из замка и внезапно встретился с Нилом. Немало удивился:
– А ты здесь какими судьбами?
Нил, невысокий, кругленький, с женским задом и узкими плечами, улыбнулся круглым лицом и отвечал радостно:
– В свите Давыда Игоревича состою. Взял он меня для особых поручений.
– Наверно, за содействие по денежной части? – хитровато сощурившись, спросил Ярий.
– Вроде того, вроде того, – смеялся Нил.
– Куда теперь? – спросил его Ярий.
– В Киев. У великого князя именины. Собирается в гости к нему Давыд Игоревич, ну и я с ним. А ты?
– В свое имение. Мысли о Любечском съезде в порядок привести.
– Дай Бог удачи!
– Для потомства стараюсь...
4 ноября 1097 года в великокняжеском дворце собрались Святополк, Давыд Игоревич, Василько и многие гости, начали чествовать именинника. Среди гостей вертелся и Нил. Выпить он был не дурак, тем более на дармовщину. Рядом с ним сидели слуги Давыда – толстый, обрюзгший от пьянок Василий, сильный и изворотливый Лазарь и Берендий, родом из племени торок. Все они были с какими-то вкрадчивыми движениями, говорили полунамеками, губы кривили в насмешливых и презрительных ухмылках. Поневоле старался держаться подальше от них доверчивый и наивный Нил. Кое-как удалось ему отвязаться от приставаний, вышел на вольный воздух, прижался к углу, соображая, то ли возвратиться и продолжить застолье, то ли сбежать подобру-поздорову и завалиться в постельку. И тут вышли на крыльцо два человека, в которых он тотчас признал великого князя Святополка и владимирского князя Давыда Игоревича. Оба были заметно пьяны, это Нил определил безошибочно.
Они, видно, продолжали начатый ранее разговор.
– Ты подумай хорошенько, кто убил твоего брата Ярополка? – густым басом гудел Давыд Игоревич. – Только один человек на это способен, Василько Теребовльский. А теперь он зло умышляет против меня и тебя. Представляешь, сколько бед натворит, если соединится с Владимиром Мономахом?
– Большую силу набрал Мономах, ох, большую силу! – сокрушался Святополк.
– Вот то-то и оно! Так что позаботься о своей голове.
Святополк же ответил с сомнением:
– Правда это или ложь, не знаю...
Давыд Игоревич с досады кашлянул и ничего не сказал, только отвернулся от собеседника и сплюнул с досады.
Святополк тяжело вздохнул. Сказал после долгого молчания:
– Если правду говоришь – Бог тебе свидетель. Если же от зависти – Бог тебе судья.
Давыд порывисто обернулся к великому князю, стал горячо частить в лицо собеседника:
– Неужели тебе не понятно, что если не схватим Василька, то ни тебе не княжить в Киеве, ни мне – во Владимире!
Нил стал пятиться за угол. Он весь обливался потом от страха. «Увидят, что подслушивал, на месте убьют! Дело государственное, а я тут под ногами верчусь. Как слепого котенка в Днепре утопят!»
И – под кручу кувырком-кувырком, упал под дерево, еле отдышался. «Слава Богу, пронесло!»
Наутро его пинком разбудил Лазарь.
– Кончай дрыхнуть! Дело есть.
Нил встал, в лохани сполоснул лицо, поплелся следом за ним. В комнатушке сидели Василий и Берендий. Скоро к ним вышел Давыд Игоревич, лохматый, опухший от вчерашнего пьянства. Сказал охрипшим басом:
– Вот что, слуги верные... Вон в той горнице сидит князь Василько. Берите оковы и закуйте так, чтобы ни рукой, ни ногой не смог шевельнуть. Приказ великого князя. Понятно? – и вытаращил страшные глаза на подчиненных.
У Нила душа ушла в пятки. Но Лазарь сказал невозмутимо:
– Нам что! Было бы сказано.
И двинулся первым. Василько сидел на стуле, высокий, ловкий, сильный, красивый, с гордо посаженной головой. Вопросительно взглянул на вошедших.
– Так, держите его крепче, ребята, – распорядился Лазарь, подходя к нему сзади. – А ты, князь, шибко не ерепенься. Все равно верх будет наш, не сомневайся.
– Вы что задумали? – вскочил Василько. Он на голову оказался выше всех. – А ну прочь, холопы!
Лазарь, Василий и Берендий кинулись на него, хватая за руки и ноги, но он раскидал их, как котят. Нил забился в угол и с ужасом смотрел на происходящее. На него, кажется, никто не обратил внимания. На шум ворвалась толпа вооруженных людей, навалилась на князя, повалила, стала надевать оковы.
– Ну вот, а ты говорил, что не справимся! – удовлетворенно потирал руки Лазарь; один глаз у него заплыл, он изредка прикладывал к нему ладонь.
Нил на четвереньках выбрался из угла и нырнул в отворенную дверь. Забежал в комнату, в которой ночевал, затаился, соображая, что делать дальше. Бежать? А вдруг поймают, начнут пытать, куда и зачем хотел скрыться, уж не доносить ли самому Мономаху? Не лучше ли остаться и предаться воле Божьей?..
Долго размышлять не пришлось. Шумно раскрылась дверь, вошли его новые знакомые, поставили на стол жбан вина, вывалили разную закуску.
– Пируем, братцы! Щедрые у нас князья!
Лазарь увидел Нила, широким жестом пригласил к столу:
– Работать – так вместе, а гулять – порознь? Так не пойдет! Садись, на всех хватит!
Пировали весь день. Наутро под сильной охраной Василько был отвезен в небольшой городишко Белгород, что в десятке верст от Киева. А что случилось дальше, рассказал об этом летописец Нестор:
«...И привезли его в телеге закованным, и высадили из телеги и повели в избу малую. И сидя там увидел Василько торчина, точившего нож, и понял, что хотят его ослепить, и возопил к Богу с плачем великим и со стенаньями. И вот вошли посланные Святополком и Давыдом Сновид Изечевич, конюх Святополка, и Дмитр, конюх Давыдов, и начал расстилать ковер, и, разостлав, схватили Василька и хотели его повалить; и боролись с ним крепко, и не смогли его повалить. И вот влезли другие, и повалили его, и связали его, и, сняв доску с печи, положили на грудь ему. И сели по сторонам доски Сновид Изечевич и Дмитр, и не могли удержать его. И подошли двое других, и сняли другую доску с печи, и сели, и придавали так сильно, что грудь затрещала. И приступил торчин по имени Берендий, овчар Святополков, держа нож, и хотел ударить ему в глаз, и, промахнувшись глаза, перерезал ему лицо, и видна рана та у Василька поныне. И затем ударил ему в глаз, и исторг глаз, и потом – в другой глаз, и вынул другой глаз. И был он все время как мертвый. И, взяв его на ковре, взвалили его на телегу, как мертвого, повезли во Владимир. И когда везли его, остановились с ним, перейдя Звижденский мост, на торговище, и стащили с него сорочку, всю окровавленную, и дали попадье постирать, попадья же, постирав, надела на него, когда те обедали; и стала оплакивать его попадья, как мертвого. И услышал плач, и сказал: «Где я?» И ответили ему: «В Звиждене-городе». И попросил воды, они же дали ему, и испил воды, и вернулась к нему душа его, и опомнился, и пощупал сорочку, и сказал: «Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой принял и предстал бы в ней перед Богом». Те же, пообедав, поехали с ним быстро на телеге по неровному пути, ибо был тогда месяц «неровный» – грудень, то есть ноябрь. И прибыли с ним во Владимир на шестой день. Прибыл же и Давыд с ним, точно некий улов уловив. И посадили его во дворе Вакееве, и приставили стеречь его тридцать человек и двух отроков княжих, Улана и Колчака».
