— У меня в сумке лежит, — ответил Русс. — Зачем она тебе? Будем из котелка есть.
— Вынимай, вынимай, не жмись.
— Ага, ты будешь есть отдельно из моей чашки, а я хлебай из общего котелка? Не пойдет!
— Не пойдет, так поедет, тащи без разговоров.
— Ну, Чех, это уж слишком, — хотел обидеться Русс.
— Ничего не слишком. Княжне отдадим.
— А, княжне… Так бы и сказал. Княжне — это можно.
— А я ложку найду лишнюю, — вмешался Лех.
— Ну, ты насчет еды как всегда — первый, — не упустил случая поддеть его Русс. — Даже ложку запасную возишь!
— А как же! Человек не поест, он и работник никакой.
За шутками и мелкими заботами не заметили, как сварилась уха. Сняли с костра котелок, поставили посредине лужайки, стали усаживаться вокруг. Лех втянул носом воздух, простонал:
— Запах! С ума сойти можно.
Чех взял чашку, наложил в нее рыбу покрупнее, налил навар и отнес княжне:
— Ешь, княжна. От чистого сердца угощаем.
Она продолжала сидеть, безучастная и независимая.
Чех вернулся на свое место. Лех спросил:
— Уху приняла?
Чех пожал плечами.
Сначала ели молча, но потом Русс не выдержал:
— Ты настоящий кудесник, Лех. Где только научился такую вкусную уху варить?
— Держись рядом, со мной не пропадешь! Уж чем-нибудь, но накормлю!
— Уха вкусная, это верно. Вот только комары налетели. А что ночью будет? Съедят!
— Всего не слопают, что-нибудь от тебя останется, — успокоил его Лех. — За время службы в Виндобоне ты столько жирка нагулял, что если немного потеряешь, никто не заметит.
— Да уж служба у нас была спокойной. Пожрал, поспал и на крепостную стену. Отстоял свое, опять пожрал и спать завалился. Не служба, одна благодать!
— Вандалы малость помешали…
— Не без этого…
— Слышь, Лех, ты как раз напротив княжны сидишь, погляди незаметно, съела она свою уху?
Лех приподнял голову, хитро улыбнулся:
— Все в порядке. Ест.
— А я уж грешным делом боялся, что голодом себя уморит.
— Голод — не тетка, смиришься.
— В обед пыталась показать характер.
— Избалованная девица! — криво усмехаясь, проговорил Лех.
— А как ты хочешь — дочь конунга!
За ухой последовал отвар из трав. Где их успел насобирать Лех, одним богам известно, но заварка получилась с приятным запахом и вкусной.
Между тем солнце скрылось за верхушками деревьев, и тут же комарье налетело, как озверелое.
— Давайте в шалаш, — распорядился Чех. — А то и правда съедят живьем, одни косточки останутся.
— Но и в шалаше комарья полным-полно! — с ужасом проговорил Русс, залезая в него.
— Ничего, сейчас выгоним, — степенно ответил Чех.
Он наносил в шалаш раскаленных углей, а сверху положил зеленую траву. Скоро из шалаша повалил густой белый дым, вместе с ним вылетали маленькие кровососы. Через некоторое время костерок выкинули, а вход закрыли материей. Русс с Лехом нырнули вовнутрь, послышалась веселая возня, радостные выкрики:
— Воздух свежий, как в горнице!
— С дымком!
— И ни одного комарика!
Чех подошел к девушке, присел рядом. Помолчал, потом проговорил, будто нехотя:
— Хочешь ты или не хочешь, но несколько дней мы будем находиться вместе. Не скажу, что твое соседство мне приятно, но я должен выполнить приказ моего начальника и доставить тебя в город Виндобона.
Княжна сидела отвернувшись, будто ничего не слышала.
— Тебе и вовсе неприятно наше соседство, но так уж получилось. Так что давай поступать благоразумно.
В ответ — ни звука.
— Прежде всего мне хочется знать, как тебя зовут. Меня Чехом кличут.
Она долго молчала, наконец, разлепила спекшиеся тонкие губы, уронила:
— Туснельда.
— Пора отдыхать, Туснельда. Ты ляжешь с края, рядом буду я.
Он не столько увидел, как почувствовал, как она вздрогнула, поэтому поспешил добавить:
— Но между тобой и мной будет лежать меч. У нас, славян, это означает, что мужчина своей жизнью гарантирует неприкосновенность женщины.
Она некоторое время подумала, потом не торопясь встала и направилась к шалашу. «Отчаянная, своенравная, но разумная девушка», — думал Чех, шагая за ней.
Ночью караулили по очереди.
Проснувшись, Чех выглянул из шалаша. Стояло тихое солнечное утро. Он повел носом. Откуда-то доносился аппетитный запах жареной рыбы. Блазнится, что ли, или селение невдалеке? Увидел: на том месте, где вчера ужинали, сидел Лех, перед ним горел костерок, по обе стороны от него лежали две коряги, на которых рядком располагалось несколько прутьев с нанизанными на них рыбами. Так вот откуда такой одуряющий запах!
— Подъем! Подъем! Завтрак готов! — радостно крикнул Чех и устремился к реке, с ходу плюхнулся в прохладную воду, стал нырять, барахтаться.
Из шалаша высунул голову Русс, прищурился на солнце, а потом, не раздумывая, устремился следом за Чехом.
Когда они уже сидели вокруг костра и поедали жареную рыбу, показалась Туснельда. Чех краем глаза видел, как она проверила, не следит ли кто за ней, затем медленно пошла за кусты, ступила в воду и принялась за умывание. Когда вышла на берег, навстречу ей шагнул Чех.
— Доброе утро, княжна, — приветствовал он ее на германском языке. — Как спалось?
Она некоторое время колебалась, отвечать ли, но потом все-таки кивнула головой: дескать, все в порядке.
— Это тебе на завтрак, — протянул он ей рыбу с поджаренной кожицей. — А это отвар из трав. Приятного аппетита.
Может, было на самом деле, а может, просто ему очень хотелось увидеть улыбку, но ему показалось, что по лицу ее пробежала легкая тень, а в глазах мелькнул светлый огонек. Так или иначе, но княжна приняла завтрак, и на сердце Чеха стало намного легче. Оказывается, его все же тяготило, что приходилось держать в невольницах такую знатную и весьма привлекательную девушку.
А после завтрака снова вдоль берега на юг, то продираясь сквозь заросли, то шагая по самой кромке воды, под кручей берега, со свисающими черными корнями деревьев, чем-то напоминающих змей, то проходя ускоренным шагом по песчаным разливам. И постоянно приходилось глядеть в оба, чтобы ненароком не попасть в засаду какому-нибудь отряду из проживающих в этих краях племен…
Впереди Чеха сидела Туснельда. Он постоянно касался ее тела. То на неровностях качнет вперед, и грудь упирается в ее спину, а лицо погружается в рассыпанные по плечам волосы, то ноги заденут ее мягкие ягодицы, и почему-то сразу тепло расплывалось по груди. То приходилось поддерживать ее руками за плечи, за тонкий стан, когда она на крутых подъемах или спусках вдруг начинала сваливаться набок. Ему нравилось вдыхать ее особый, неповторимый, мягкий девичий запах, который будоражил воображение, и он начинал думать, что вот везет девушку, которая достанется кому-то в жены и составит счастье на всю жизнь или, наоборот, станет предметом бед и невзгод…
