– Ну что вы на это скажете, мужики, ваши ли силки?
Высокий мужик виновато склонил голову, развел руками, ответил смущенно:
– Наши, княжич. Чьим еще им быть…
– Значит, баловали в соседском лесу?
– Баловали, княжич. Был грех.
– Тогда и наказание придется на вас наложить.
– Придется, княжич…
По-видимому, камышовичи не ожидали, что их так легко припрут к стенке. Надеялись, что не сумеют соседи доказать их вину. Поэтому были так смущены и не стали отпираться. Игорю стало даже жалко их. Он решил каким-то образом загладить вину камышовичей, спросил:
– И вправду вы выбили зверя в своих лесах?
– Не так чтобы совсем…
– А как же наведывались в соседние владения – всей общиной или, может, отдельные охотники ныряли?
Мужик помялся, посмотрел на родственников, смущенно ответил:
– Да почитай все баловали…
– Вот что! – Игорь даже откинулся на спинку кресла, пораженный честностью степенного мужика. Такая честность заслуживала некоторого снисхождения.
– Значит, так. – Игорь сжал кулаки, легонько стукнул ими по подлокотникам. – Вины своей камышовцы не отрицают, это несколько скощает их вину. Но вина их есть, она доказана. Значит, и наказание будет по всей строгости славянского обычая. Слушайте, люди! За постановку силков и капканов в соседской общине платить им продажу
[2]
. Положено двенадцать гривен продажи. Но видно, камышовские жители осознали свой проступок и раскаиваются, то платить им восемь гривен.
Толпа одобрительно зашумела, а по спине Игоря пробежали струйки пота. Крепко же он поволновался!
– Подходите следующие! – уже спокойно сказал он.
Перед князем выступил парень лет восемнадцати, высокий, красивый, светловолосый и синеглазый. Держался гордо и независимо. Говорил, смело глядя в глаза Игорю:
– Правды хочу, княжич. Чтоб все было учтено и взвешено. Имя мое Буеслав, сам я житель искоростеньский. Из ремесленников я. Состою в городском ополчении. Дважды ходил с князем нашим против ятвигов, сражался на своем боевом коне по прозванию Верный. Он и действительно верным другом мне был. От смерти не раз спасал, однажды раненым вынес с поля боя. Сам понимаешь, как дорог он мне был. Уж так я его холил и берег… И вот его убили! Убил сын боярина Момоти. Вот он стоит здесь. Выдь, покажись на глаза людям!
Из толпы, припадая на ногу, вышел широкоплечий, угрюмого вида парень примерно одного возраста с обвинителем. Встал, не поднимая глаз.
– Как тебя звать? – спросил его Игорь.
Парень как-то странно дернулся, зачем-то провел ладонью по груди, ответил глухим голосом:
– Кобяк я. Кобяком кличут.
– Это ты убил коня Буеслава?
– Я.
– Зачем тебе это понадобилось?
– Из зависти.
– Конь добрый?
– Да…
– Вон как… Тогда придется платить цену боевого коня – три гривны и еще продажу. Налагаю продажи тоже три гривны.
– Уплачу, княжич.
Тут встрепенулся Буеслав. Он подбежал к Игорю, упал перед ним на колени и, простирая руки в сторону Кобяка, заговорил горячо и страстно:
– Врет он все, княжич! От начала до конца врет! Кого угодно в городе спроси, все знают, что не из зависти убил моего коня, а из-за ревности! Ухаживал он за девушкой, только отвергла она его! Меня предпочла. И замуж вышла. Так вот этот Кобяк мстить стал! И не только украл и убил коня, но расчленил его, а голову в мою усадьбу подбросил! По злобе он сделал это, по жестокой злобе, что не досталась ему девушка!
После таких слов установилась полная тишина.
Наконец Игорь спросил, обращаясь к толпе:
– Так ли было, граждане Искоростеня?
По толпе прошло движение, послышались голоса:
– Так, так, княжич… Весь город наслышан…
– Ну что ж… – Игорь приподнялся в кресле, но снова сел, набрал в легкие побольше воздуха, проговорил жестко и непримиримо:
– Раз Кобяк убил боевого коня по злобе, то платить ему цену коня и продажи десять гривен. Так и будет! – и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Юноша встал с колени низко поклонился Игорю:
– Спасибо, княжич. До самой смерти молиться буду богам за тебя, за суд твой справедливый.
Оба парня ушли, а толпа стояла и подавленно молчала. Никто не двигался, и Игорь надеялся, что больше не будет тяжущихся. Хватит на сегодня, он чувствовал себя усталым и разбитым. Встал и произнес:
– Великокняжеский суд окончен. Расходитесь, горожане и селяне.
– Как то есть – закончился? – вдруг раздался женский голос. – А я?
Игорь остановился и увидел рыжеволосую девушку. По одежде он сразу признал ее за дочь из знатной семьи. Одета она была в платье из шелка, отороченного золотистой каймой, шелковый пояс также был заткан золотым шитьем. Игоря поразило ее лицо – сухощавое, нос небольшой, с горбинкой, он был усеян веснушками, которые портили ее довольно правильное лицо. Нет, красивой ее назвать было нельзя, но глаза ее, решительные и смелые, приковывали к себе внимание людей. «Не приведи судьба близко сойтись с такой отчаянной девицей», – подумал Игорь. Таких девушек, зная свой покладистый и уступчивый характер, он всегда избегал. От них можно было ожидать самого неожиданного, и поэтому он нехотя вернулся на прежнее место, произнес недружелюбно:
– Ну что там у тебя?
– Мог и поласковей, княжич! – вскинув голову, тотчас ответила девица. – Не с пустяковыми делами ожидают люди великокняжеского суда целый год!
– Хорошо, хорошо, – примирительно проговорил Игорь, боясь нового потока неласковых слов на свой счет. – Выкладывай как на духу, что там у тебя накопилось. Но сначала назовись, как тебя звать-величать?
– Боярыня я, назвали меня Елицей. А пришла к тебе, княжич, тягаться относительно имения моих родителей со своими братьями. Вот они стоят в толпе и не решаются выйти на народ. Заставь их предстать перед твои светлые очи, пусть покажутся и ответят по чести и совести!
Поскольку после ее слов никто из толпы не вышел, Игорь как можно более строгим голосом приказал предстать перед ним братьям боярыни Елицы. После некоторого колебания сквозь толпу протолкались двое нагловатых парней, чем-то неуловимо похожих на свою сестру, только постарше. Одеты они были тоже богато: в суконные сермяги и штаны и сафьяновые сапоги.
– Ну что ж, обе стороны налицо, – раздумчиво сказал Игорь и спросил, обращаясь к Елице:
– А почему ты, боярыня, не решила свое дело на суде князя Велигора?
И тут произошло неожиданное для Игоря: девушка вдруг растерялась. Он увидел, как щеки ее покрылись румянцем, а глаза беспокойно забегали, как она развела руками и опустила их, губы ее зашевелились, но она не произнесла ни слова.
