А у огня появился жеребенок. Он был весь в крови. Лошади, обступив его, еще больше храпели. Теперь к голосу Прокопия присоединился и голос Самбуева. Мы с Лебедевым бросились на помощь. В темноте трудно было понять, что творилось. Собаки и какое-то черное животное катались по траве. Тогда Лебедев содрал с березы кору и, свернув трубочкой, зажег ее. Яркий факел осветил угол поляны. На траве лежала, сваленная собаками, крупная росомаха. Справа сопел Левка, впившись зубами в горло зверю, а Черня с другой стороны, упираясь передними лапами в бок росомахи, рвал ей грудь.
Meртвогo хищника мы утащили в лагерь.
У жеребенка была прокушена с двух сторон спина и разорвано горло. Он лежал недалеко от костра. Лошади от него не отходили. Утром Воронко умер.
Мы продвигались все дальше по долине. С левой стороны ее оконтуривает близко подступивший к реке Кинзилюкский хребет. Это очень суровые горы. На какую бы часть его мы ни взглянули, всюду лежали глубокие щели, забитые почти никогда не тающим снегом, да светлые полосы — следы недавних обвалов. Вершины голые, безжизненные. Средняя часть хребта между Кинзилюкским гольцом и Двуглавым пиком несколько понижена и по высоте не превышает двух тысяч метров над уровнем моря. Природа украсила хребет причудливыми башнями и разнообразными фигурами. Северный склон его крут, мало озеленен, по расщелинам шумят водопады.
Чем дальше по Кинзилюку, тем живописнее долины. За каждым поворотом нас ждал новый пейзаж. Горы становились круче. В полдень слева показалось ущелье. Это Малая Белая — первый правобережный приток на нашем пути. С какой бешеной силой вода плещется по валунам, сжатая тисками береговых уступов. Ее предупреждающий рев слышен далеко и только у слияния с Кинзилюком замирает усмиренная старшей рекою. Караван подошел к берегу и в поисках площадки для ночлега остановился.
— Как бы опять дождя не было, — говорил Павел Назарович, осматривая горизонт. — Вишь, вечерняя заря потускнела. Это — к перемене.
Действительно, на западе, там, где скрылось солнце, появились темные полосы, а затем я увидел на груди Кинзилюкского гольца клочья тумана.
— Что же делать будем? — спросил я старика.
— Переправляться надо, после дождя придет вода, тогда не переправиться, — ответил он.
Наметив брод, мы расседлали Бурку и загнали его в воду. Конь упрямился, не шел, пугливо прислушиваясь к грохоту реки, но после внушительных уговоров направился к противоположному берегу, осторожно нащупывая ногами опору. На середине русла вода навалилась на него. Вздыбил конь, полез на волны и вдруг спотыкнулся и упал. Мелькнули ноги, голова. Огромным прыжком Бурка все же вырвался из стрежня, выскочил на каменистый берег и долго трясся в нервном припадке.
Пришлось подняться выше. Уже потемну перебродили реку на более мелком перекате. В небе бушевала гроза, лил дождь, но мы успели поставить палатку. Утром действительно Малая Белая выплеснулась из берегов и была совершенно недоступной.
Караван продолжал путь, направляясь к вершине Кинзилюка. После ночного дождя в долине долго было влажно, держался туман.
В солнечные дни мы обычно останавливались под тенью кедров, на краю поляны или на берегу ручья. В пасмурные дни, когда свирепствовал гнус, предпочитали отдыхать у реки. Там всегда есть течение воздуха и гнус не так назойлив. Нужно отметить, что на Саяне комара, мошки, мокреца годами бывает много и он приносит немало страданий обитателям гор, достается от него и человеку.
Теперь мы находились в самой недоступной части Восточного Саяна. По крутым зеленым отрогам, что подступают близко к реке, изредка попадались на глаза изюбры. Одни из них, не замечая нас, продолжали кормиться, другие, потревоженные шумом каравана, пугливо удирали. В полдень, когда мы вышли на поляну и уже подумывали о привале, Павел Назарович вдруг схватил меня за руку.
— Медведь!
По поляне, не торопясь, бежал черный зверь. Он неожиданно остановился, приподнялся на задних лапах, но вдруг рявкнул повелительно, зло. Из травы выскочило два медвежонка, они мигом взобрались на кедр и затаились между сучьями. Медведица решила, что малышам не грозит опасность, ленивыми прыжками скрылась в чаще.
Мы подошли к дереву, с опаской поглядывая по сторонам и держа ружья наготове. Два маленьких зверька, одинаково черных, с белыми галстуками через шею смотрели на нас с высоты. Они словно наросты прилипли к вершине. Вдруг позади словно рявкнул зверь, не на шутку испугав нас. Оказалось, медведица незаметно подкралась к нам и уже готова была наказать нарушителей ее семейного покоя, но помешал ветерок. Он набросил на нее запах человека, и мы увидели, как она, рявкнув от страха, стала удирать, забыв на этот миг даже про малышей. Человек за свое существование так насолил всем зверям, что запах его вызывает инстинктивный страх даже у такого свирепого животного, как медведица, больше того, он способен парализовать в ней материнский инстинкт.
Медвежат мы не тронули.
К двенадцати часам караван достиг устья Верхней Белой. Мы должны были здесь задержаться, но не успели разбить лагерь, как навалился гнус. Его появилась такая масса, что даже лошади не отходили от дымокура.
Нам было известно, что территорию, расположенную севернее Кинзилюка, до Канского белогорья, еще не посещал человек. Бушующая река, мрачные ущелья, усеянные громадами скал, и остроглавые гребни, пересекающие белогорья, были серьезным предупреждением нашим дерзким намерениям проникнуть туда. Человек упорен в своих стремлениях познать природу, и чем сложнее его путь, тем сильнее желание.
Мы с Прокопием накинули на плечи рюкзаки с трехдневным запасом продовольствия и ушли в глубь ущелья Белой. Хотелось выйти на одну из главных вершин, побывать в верховьях реки и составить себе представление об этом интересном районе.
Под ногами вилась чуть заметная звериная тропа, указывая нам путь. Кедровая тайга, словно волнистое море, покрывала долину, убранную по склонам черными и красными скалами. Но лес карабкался выше, к обнаженным грядам прихотливых отрогов. А дальше, сквозь синеющую пелену изумительной линией вырисовывались гребни сурового Канского белогорья. Их изорванные вершины, то узкие, вытянутые к небу, то приземистые, словно сплющенные, были залиты отблеском скрывающегося за горизонтом солнца. Эти мертвые великаны теснили долину и делали ее при вечернем освещении еще более мрачной, еще более таинственной.
Когда остановились ночевать, над горами реял вечерний сумрак. У костра, под шатром густых крон было тепло и уютно.
Утреннее солнце застало нас в пути. Продолжать путешествие по дну долины было скучно и однообразно. Надо было выбраться на верх бокового отрога, где просторнее и шире горизонт. Там в это время на открытых местах держатся и звери. Случайно попалась тропа, по которой мы и направились. Она шла, обходя каменные нагромождения и круто взбираясь на террасы.
За правой террасой показалась широкая котловина. В ее глубине покоилось озеро изумительной красоты, какие часто встречаются на Восточном Саяне. Вытянутой формы, по направлению вытекающего ручья, оно заполнено светло-бирюзовой водою. Дно устлано крупными камнями, дресвою да затонувшими деревьями. Спокойна недвижимая гладь, вечная тишина вокруг. Изредка пролетит пестрая бабочка и, коснувшись воды, всколыхнет водоем, да легкий ветерок, шурша, пробежит по озеру то рябью, то стрелою.
