Мистер Макклэтчи улыбнулся и кивнул Маме Девочке, а потом сказал:
— Что касается тебя, Сверкунчик, то я всегда избегал ставить пьесы, в которых участвуют дети, потому что у меня четверо своих (теперь взрослых, конечно) и мне бы никогда не пришло в голову выпустить их на сцену. К несчастью, очень значительные пьесы часто оказываются о детях, а единственные люди, которые могут играть детей, — это сами дети. Ты идеально подходишь для своей роли и идеально ее играешь — не как ребенок, но как артистка. Большое тебе спасибо. Пройдет несколько лет, и ты уже не будешь ребенком, но ты будешь, всегда будешь артисткой и настоящей женщиной.
Мы сели в такси и поехали в отель, и там в холле увидели Глэдис и Хобарта.
— А мы вас ждем, — сказала Глэдис. — Пойдемте есть мороженое.
Мы пошли в столовую отеля, и каждый из нас взял бананового. Мы говорили о многих вещах, но Глэдис в основном хотелось узнать от Мамы Девочки все о том, как становятся матерью. Потом, правда, она захотела узнать, как дела с пьесой. И Мама Девочка сказала ей правду.
— Мы видели ее три раза, — сказал Хобарт, — и с каждым разом она нравилась нам все больше.
— Критикам она не понравилась, — сказала Мама Девочка.
— Они ужасно глупые, — сказала Глэдис, — а потом, эта пьеса не для Филадельфии. Она для Нью-Йорка.
— Ну, похоже на то, что Нью-Йорку ее не видеть, — сказала Мама Девочка.
— Извините, я на минуточку, — сказала вдруг Глэдис.
Она встала и пошла из столовой. Ее не было около пяти минут, а через десять минут к столу подошел и сел Майк Макклэтчи.
— Я хочу вложить деньги в пьесу, — сказала Глэдис.
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал Майк, — но боюсь, что других желающих не найдется, а ведь пьесе нужно около двадцати пяти тысяч долларов.
— Я хотела бы вложить эту сумму, — сказала Глэдис.
Кажется, Майк Макклэтчи растерялся. Он видел Глэдис впервые и не знал, что она такое.
— Я вам не верю, — засмеялся Майк.
— Я позвоню сегодня вечером своему адвокату, — сказала Глэдис. — Завтра утром он будет здесь, и вы с ним сами договоритесь о деталях.
— В театральном мире бекеров называют ангелами, — сказал Майк, — но из всех бекеров, с которыми я имел дело, вы не только первый, похожий на ангела, но, что важнее, первый, который по-ангельски поступает.
— Раньше было не так, — засмеялась Глэдис. — Так стало совсем недавно, со времени моего замужества.
— Конечно, если спектакль окажется событием, чего я ожидаю, — сказал Майк, — считайте, что вам с вашим вложением повезло: вы заработаете целое состояние.
— Мне всегда везло, — засмеялась Глэдис, — но никогда так, как теперь.
— Да? — сказал Майк.
— Да, — сказала Глэдис. — Я стану матерью.
— Могу добавить, — сказал Хобарт, — что, когда она станет матерью, я стану отцом. Так что мне тоже везет.
Мы еще раз заказали мороженое. Мы говорили и говорили, а потом Мама Девочка сказала:
— Пора идти спать.
Мы встали и пошли в свою комнату, но укладываться спать стали не спеша.
— Ты не жалеешь, что играешь в пьесе? — спросила Мама Девочка.
— Нет.
— Ты не сердишься на меня за то, что я тебя в это втянула?
— Ну конечно нет.
— Если у пьесы будет успех, ты останешься играть в ней шесть месяцев в Нью-Йорке или, если понадобится, еще дольше?
— Не знаю. Это обязательно нужно?
— Нет, что ты, Лягушонок, вовсе не обязательно. Если тебе надоест, мы просто скажем Майку, и он найдет кого-нибудь другого. Он никогда не найдет никого, кто справился бы с ролью так, как ты, но кого-нибудь он найдет.
— Я решу, когда мы будем в Нью-Йорке.
— Я никогда бы не простила себе, если бы почувствовала, что заставляю тебя делать что-то, чего ты сама не хочешь.
— Я знаю, Мама Девочка.
Следующим вечером мы показали лучший спектакль из всех. Глэдис и Хобарт пришли после спектакля за кулисы, а потом все собрались на сцене.
Майк Макклэтчи представил Глэдис и Хобарта, а потом сказал:
— Как было намечено, мы на две недели везем пьесу в Бостон. Потом, как намечалось, мы покажем ее в Нью-Йорке, в зале «Беласко». А пока я послал телеграммы всем до единого филадельфийским рецензентам, чтобы они обязательно снова посмотрели пьесу завтра вечером, хотя новые рецензии особой пользы нам в Филадельфии не принесут, так как наши гастроли здесь уже кончаются. Я считаю, что это просто долг критиков перед самими собой — снова посмотреть пьесу. Мне кажется, что мы все изменились к лучшему, но в то же время мне кажется, что на премьере критики сели в лужу. С нами, по-моему, этого не произошло. Такое временами случается. Я очень верю в пьесу и в вас всех. Большое вам спасибо за хорошую работу в дни, когда все казалось безнадежным. Это и отличает профессионалов от любителей.
Все были тронуты до глубины души. Критики как один явились на спектакль следующим вечером, а на следующий день они написали в газетах рецензии. Три рецензии были хорошие, а одна — плохая. Критик написал в ней, что пьеса не понравилась ему в первый раз и еще меньше понравилась во второй.
И все равно последние спектакли, все до одного, прошли при переполненном зале.
В субботу вечером, после нашего последнего спектакля в Филадельфии, мы прямо из театра всей труппой отправились на вокзал и в воскресенье были уже в Бостоне.
«Скачущий мяч» в Бостоне
В Бостоне мисс Крэншоу, Мама Девочка и я пошли в воскресенье утром в церковь, но на бейсбол после этого не пошли, потому что в два часа дня на сцене «Плимута» должна была состояться репетиция. Мы отправились из церкви прямо к себе, в отель «Риц», и в вестибюле увидели Глэдис.
— Хобарту пришлось задержаться в Нью-Йорке, — объяснила она, — но он скоро прилетит.
Мы поели и отправились в «Плимут». Глэдис села в первом ряду, с блокнотом и карандашом, чтобы делать заметки. Майк прохаживался взад-вперед по проходу между креслами, наблюдал и обдумывал. Эмерсон Талли носился по всему театру: то он был на сцене, то в партере, то на галерке. Нельзя было угадать, где он сейчас появится, — просто откуда-то издалека вдруг доносился его голос:
— А ну, погромче! Мне вас здесь не слышно. Прошу всех помнить, что, как и «Беласко» в Нью-Йорке, это очень большой зал. Сегодня здесь, с нами, наши лучшие друзья; так давайте постараемся, чтобы они нас слышали.
Оскар Бейли работал в яме, а Джо Трэпп — на сцене, вместе с рабочими сцены и осветителями.
Оттого, что теперь мы были в Бостоне, в другом городе, у всех у нас на душе стало как-то легче. Мы получили возможность попытать счастья еще раз. Мы репетировали до семи: столько времени у нас ушло, чтобы прорепетировать пьесу до конца.
