– Совершенно уверен, ваше превосходительство, – ответил Пущин, – и могу доказать это на практике.
– В таком случае зачем спорить? Пусть каждый установит орудия по своему разумению и завтра утром докажет свою правоту. Вспомните, что практика – ultima ratio regum.
[6]
На рассвете Паскевич со всем своим штабом явился на позицию Пущина и, расположившись на вершине холма, дал команду на открытие огня. Пушки, сделав несколько пристрелочных выстрелов, начали крушить крепостные стены. В рассветной дымке были отчетливо видны вздымаемые вверх облака белесой пыли, в самой крепости сыграли тревогу. Паскевич повернулся к Литову:
– Что вы на это скажете?
Тот не нашелся что ответить.
– Мы же еще не видели стрельбу его пушек, – подсказал кто-то из свиты, и Паскевич взмахнул рукой. С позиции Климова прозвучал одинокий выстрел – пущенное оттуда ядро взорвалось в стороне от крепостных стен, ближе к расположению наших войск.
Паскевич съехидничал:
– Не послать ли к коменданту, чтобы крепость переставил? – Свита ответила услужливым смехом. – Ну-ка позовите сюда артиллерийского офицера!
Явился Климов.
– Поручик! Кто же научил вас так стрелять?
– Виноват, ваше превосходительство, – пробормотал он.
Литов решил по-своему выручить поручика и подал робкий голос: наши-де молодые офицеры пока не имеют достаточной практики. Но, кажется, только подлил масла в огонь, Паскевич побагровел, что служило признаком наступающего гнева. Если он опалит бедного Климова, всю его судьбу поломает. Пущин выступил вперед.
– Ваше превосходительство, профиль огневой позиции наметил лично полковник Литов.
– Это так? – повернулся тот к нему.
– Правила полевой фортификации требуют...
Паскевич не дал ему возможность оправдаться и, отведя в сторону, проговорил:
– За прилюдно продемонстрированное невежество я мог бы сделать вас солдатом, но не хочу, а его, – указал он на Пущина, – произвести в полковники, но не могу. Но вот что я могу: от сего времени не вы у меня начальник инженеров, а он; все распоряжения должны идти от него, а вы сами, хоть и полковник, должны исполнять все его приказания беспрекословно, иначе я прогоню вас из армии и предам военному суду.
Он вернулся к своей свите и обратился к Климову:
– А вам, сударь, объявляю свое неудовольствие. Слепое послушание приличествует только нижним чинам. Офицерам же, как учил Суворов, нужна храбрость, в том числе и для того, чтобы противостоять невежественным распоряжениям...
С этого времени отношение к Пущину заметно изменилось, особенно со стороны штаба Паскевича. Доброжелатели настоятельно рекомендовали ему сменить солдатскую форму на кавказскую черкеску, которую предпочитали носить многие офицеры, обнадеживали скорым высочайшим прощением и возвращением офицерского звания. Но Пущин продолжал носить белую солдатскую рубаху, верно, из присущей кадетам бравады, но и оказавшейся ко всему прочему весьма удобной для закавказского зноя. Он энергично проводил инженерную подготовку к предстоящему штурму крепости, которую пришлось, однако, на некоторое время свернуть в связи с известием о приближении полчищ Аббас-Мирзы.
Как и предлагал Паскевич, персидский военачальник, узнав о появлении русских у крепости его имени, решил прийти ей на выручку. Выйдя из Хои, где находились основные силы персов, он остановился лагерем на некотором удалении от Аббасабада. В очередном донесении императору Паскевич высказывал предположение, что иранский принц"...принудит персидскую армию либо прийти на помощь осажденным и потерять сражение, либо видеть в 25 верстах от себя, как будет сдаваться крепость». Нельзя было давать ему времени на раздумья. По слухам, в распоряжении принца имелось 40 тысяч войска, но Паскевича это не смутило. Он решил оставить под крепостью немногим более трех батальонов для продолжения осады, а самому с основными силами переправиться через Аракс и атаковать персов.
Вызвав Пущина, Паскевич поручил ему устроить переправу. Задача оказалась не из легких, берега были круты, река в теснинах быстра, а никаких подручных средств среди выжженной солнцем пустыни не оказалось. Пущин начал было высказывать свои соображения, но Паскевич в досаде отвернулся.
– Мне что за дело? – проронил он. – Сделайте так, чтобы можно было переправиться, не к Литову же мне обращаться...
Пущин впервые ощутил неудобство от близости к большому начальству, которое нередко выдвигает требования, мало сообразуясь с возможностью их выполнения. Раздумывать было некогда, и он решил навести плавучий мост из бурдю-ков, как нередко делали местные кочевники для кратковременной переправы. Но одно дело – переправить сотню-другую людей, а другое – целую армию. Впрочем, для сомнений времени не оставалось: надо – и все! Во все окрестности были посланы люди для сбора бурдюков, их предписывалось приобретать, не считаясь с затратами, а при упорстве владельцев забирать силою. Привезенные бурдюки стали надувать кузнечными мехами и подвязывать под бревна, из которых делалась переправа. К утру сооруженный таким образом наплавной мост был готов.
Первыми на другой берег перешли казацкие полки, которые должны были обеспечить переправу остального войска. За ними последовали драгуны и уланы. Впрочем, переход конного войска не встретил особых затруднений, поскольку река в этом месте была не широка. Трудности возникли лишь с переправой пушек и боеприпасов, снаряды пришлось нести на руках, для чего в помощь артиллеристам были выделены наиболее рослые солдаты.
Переправившиеся войска стали строиться в боевой порядок: казаки на правом фланге, уланы в центре, нижегородские драгуны слева. Правый берег Аракса разукрасился в разные цвета: черный, синий, голубой, желтый, зеленый... Тем временем начала переправляться пехота, но едва перешел первый батальон, как мост, не выдержав стремительного течения реки, разорвался посередине. Пущин с группой саперов бросился на его починку. Это был один из самых напряженных моментов еще не начавшейся битвы. Нанеси противник удар, наша правобережная группировка оказалась бы в критическом положении. Слава богу, персы, заняв довольно выгодную позицию, не хотели трогаться с места и предпочитали ждать нашего наступления.
Паскевич был упоен предстоящей битвой. Обиды, капризы, интриги – все то, что сопутствует повседневной деятельности высокого руководства, отошли на задний план. Это как в борцовской схватке, когда нет наставников и помощников, когда остаешься один на один с противником и лишь от твоего личного умения зависит исход поединка. Тогда важно только одно – чему тебя учили до этого. А русских воинов, больших и малых, учили одному – идти вперед и побеждать врага. Паскевич приказал играть быстрый марш и сам двинулся впереди колонн. «Ничего, братцы, – говорил он войскам, – после водных процедур бежится легко и воюется весело!»
– Рады стараться! – отвечали солдаты, не имея даже представления о том, что такое водные процедуры. Они были просто «шибко вымокши» и привыкли без раздумий следовать за командирами.
