– Согни руку! Теперь другую. Хорошо! Открой глаза.
Андрей медленно приоткрыл один глаз, за ним – другой, опасаясь рези. Вокруг было светло. Где он? И сразу мысль, внезапная, пугающая – неужели Абросимов ушел? И где его оружие? В боевых условиях утрата оружия – позор!
– Пить! – едва слышно проговорил он.
К губам поднесли поильник. Он припал к нему, пил жадно, но после нескольких глотков поильник убрали:
– Пока хватит.
– Ну вот и славно. Ему сейчас покой нужен. Сестра, телефонируйте в отдел милиции, скажите – пациент в себя пришел. Но на свидание приходить пока нельзя.
– Тут к нему еще девушка рвалась, назвалась женой.
– Рано ему пока.
Какая жена? Видимо, его с кем-то спутали. Да он не женат! В голове возникали и пропадали обрывки воспоминаний: они всем оперативным составом едут на грузовике в Химки, потом – выстрелы в окно. Провал в памяти – и вот он уже лежит на земле, а на него летит какой-то предмет. Выстрел! Кто стрелял, в кого?
Голова была тяжелой, и редкие мысли ворочались, как булыжники; сосредоточиться на какой-то одной невозможно. Навалилась дремота, и Андрей уснул.
Показалось, что спал он недолго, а проснувшись, увидел: больничная палата залита солнечным светом, и вроде самочувствие лучше.
Он медленно поднял руку к голове и наткнулся на тюрбан из бинтов. Следом раздался мужской голос:
– Сестра, он очухался!
– Фу, очухался! Слова-то какие! В себя пришел!
– Ну да, я так и сказал.
Андрей открыл глаза. Небольшая, на две койки, палата. К нему приближается медсестра:
– Как себя чувствуете?
– Вроде лучше. Пить охота.
Медсестра поднесла к губам поильник. Андрей осушил бы его весь, но позволили ему только три глотка:
– Пока хватит.
– Я в больнице?
– Именно так.
– Кто меня сюда привез?
– Да ваши товарищи. Три дня тут ходили, надоедали.
– Три дня? А сколько я здесь?
– Сегодня пятый день.
Андрей удивился: ему показалось, что все случилось только вчера.
– Оружие мое где?
– Не знаю. Нам в отделении только оружия не хватает. Кончилась война, милок.
– Для кого как.
Немилосердно хотелось есть, в желудке сосало.
Медсестра вышла, и Андрей скосил глаза.
На соседней койке лежал мужчина лет сорока, его голова тоже была в бинтах. В руке он держал газету.
– Меня Андреем зовут.
– Я знаю. На спинке кровати листок висит, там написано. А меня – Николаем.
Андрей посмотрел на противоположную сторону кровати. Там, в специальной рамочке висел листок бумаги, на котором была указана его фамилия, дата поступления и стоял диагноз.
– Мы в какой больнице?
– В Первой Градской.
– Я правда здесь пятый день?
– Вот чудак-человек! Зачем же Екатерине Львовне тебя обманывать?
– Так медсестру зовут?
– Угадал. Ты как вообще здесь оказался?
– Не помню, – слукавил Андрей.
– Ну да, при черепно-мозговых травмах так бывает. А как выздоравливать начнешь, память понемногу восстановится.
– Долго ждать?
– Я не врач, у каждого по-разному. Вот завтра будет обход – спроси сам.
– Есть охота. Как тут с этим?
– Обед ты уже проспал, ужин через час.
– Кормят как?
– Как везде в больницах. С голоду не помрешь, но и не потолстеешь, – сосед хихикнул.
– Я-то сюда по дурости попал, через пьянку. Ехал электричкой из Подлипок, спрыгнуть решил, чтобы путь сократить, не с вокзала идти. Прыгнул – да башкой в столб.
– Повезло!
– Почему же повезло?
– Пьяным и дуракам везет. Нормальный человек насмерть убился бы.
Дверь в палату тихонько отворилась, и в проем как-то боком прошел-протиснулся опер Сергей. Он приложил палец к губам.
– Привет, Андрей, – шепотом произнес он. – Тут такие медсестры – ужас! Хоть в караульные бери, мышь не проскочит. Я на минутку.
– Садись.
– Это тебе. – Сергей положил на прикроватную тумбочку бумажный кулек с конфетами-подушечками, и несколько яблок.
– Как ты?
– Башка пока как не моя.
– Конечно! Мы вообще вначале подумали, что ты уже мертвый. Ой, прости, с языка сорвалось.
– Оружие мое где?
– Где же ему быть? В отделе.
– А Абросимов?
– Его апостол Петр допрашивает. Завалил ты его. Наповал, прямо в сердце.
– Ага… – как-то неопределенно произнес Андрей. Он немного успокоился. Главарь не ушел, и оружие он не утерял, не опозорился.
– В отделе как?
– Выздоровления тебе желают. Гиви тебе привет передает. Он уже ходит, скоро выпишут. Василий Федорович извиняется, что прийти не смог. Нас ведь сначала никого не пускали, ты без сознания был. Да и запарка у нас: раскрутили всех, кого на базе взяли, на наводчиков вышли, на сбытчиков.
Сергей скосил глаза на пациента, лежащего на соседней койке, но Николай старательно делал вид, что читает газету и ничего не слышит.
– Потом поговорим, как выйдешь.
В палату вошла медсестра:
– Почему в палате посторонние? Немедленно покинуть помещение! Пациенту покой нужен.
– Все, все, ухожу. Андрей, выздоравливай.
Принесли ужин. Андрей накинулся на винегрет, хотя раньше его не очень жаловал. Потом выпил чай – жиденький, зато горячий. И белый хлеб с маслом. По животу разлилось приятное тепло, и он сразу уснул – сказывалась слабость.
Уже вечером, перед отбоем в палату прорвалась Валя:
– Я только на минуточку!
Девушка повернулась в недоумении: в скудном свете сорокасвечовой лампочки она не сразу узнала Андрея – ведь головы и у него, и у его соседа были забинтованы одинаково.
– Андрюша! – Валя присела на краешке кровати и взяла его руку в свою. – Я как узнала, что с тобой случилось, так переживала! Каждый день приходила, а к тебе все не пускали и не пускали, говорили – тяжелый.
– Здравствуй. Я рад тебя видеть. Как видишь – цел, а местами даже здоров.
Валя положила на одеяло пакет апельсинов – найти их в Москве в это время года было очень трудно.
Тут же вошла дежурная медсестра:
– Отбой! Минуточка уже закончилась.
