— Скажите, где можно найти товарища Мокроусова или Макарова?
— Не знаем.
Майор пожал плечами и многозначительно произнес:
— Странно… очень странно…
В это время из рядов вышел старший лейтенант. Подойдя ко мне вплотную, он радостно воскликнул:
— Здравствуй, Павел Васильевич! Вот где довелось встретиться.
По-приятельски расцеловались. Это был мой друг Саша Махнев. Он работал до войны в редакции газеты «Красный Крым».
Услышав мою фамилию, майор с усмешкой повторил сказанное им при встрече: «странно… очень странно…» и стал настаивать на том, чтобы всю часть зачислили в партизаны.
Объяснили, что сделать этого не можем. Исключение мы допускали лишь в отношении Саши Махнева. Майор обиделся…» [79, с. 323].
Л.A. Вихман: «Со мной группа человек 25 краснофлотцев. Мы зашли в глубину леса и там остались ночевать. Утром слышим вверху стук, шум. Послали разведку. Их стали разоружать, но они выставили автоматы и к себе не подпускают.
Один убежал ко мне. Кричит: «Не знаю, что там такое, но нас хотят разоружить!»
Я ребят поднял, мы выскочили наверх. Партизаны увидели нас — перепугались. Мы были все в форме, с автоматами» [22, с.87].
А вот как вспоминал о своем появлении в 3-м Симферопольском отряде Н.И. Дементьев:
«Уходили из Одессы организованно. В порту ко мне обратилась какая-то девушка.
— Я секретарь комсомольской организации и боюсь здесь оставаться.
Я надел на девушку свой бушлат, бескозырку и провел на корабль.
В Севастополе нас посадили на автомобили, которые мы, кстати, доставили морем из Одессы, и привезли в Джанкой. Оттуда уже пешком на Воронцовку. Сходу ее взяли.
Очень скоро поняли, что Крым — это не Одесса, да и немцы — не румыны. Противник быстро обошел Воронцовку с двух сторон и, чтобы не попасть в окружение, командир приказал отступать. Так и повелось: днем отбиваемся, ночью отходим. Отступаем вроде на Севастополь, но каким путем, бог его знает. Совершенно не остался в памяти Симферополь, когда впервые попал в него в 1944 году, даже не вспомнил, был я здесь или нет?
Остановились уже в Джалмане. Что делать? Отряд моряков небольшой — человек пятнадцать. Встречаем партизан. Как потом оказалось, это был 3-й Симферопольский отряд. Навстречу вышел комиссар отряда Чукин. Разговаривал грубо, презрительно. Матросы ответили тем же. Обматюкав партизан, моряки пошли дальше, но уже не по шоссе, а в горы. На яйле увидели разбитые телеги и возле них сделали ночлег. Телеги накрыли плащ-палаткой и уснули. Утром заметили мальчишку, или вернее юношу, который пас барашек. Парень быстро забил барана, освежевал его и на костре приготовил, что-то вроде шашлыка. Парень работал так ловко, что матросы откровенно им любовались. Так состоялось мое первое знакомство с крымскими татарами. Позавтракав, матросы почистили оружие. Проверяя его, пару раз выстрелили. Вдруг на плато выезжает «эмка». В ней партизан с ручным пулеметом, какой-то пограничник со звездой политрука на рукаве, ну и естественно шофер.
— Кто стрелял?
— Мы! Оружие проверяли.
Пограничник назвал себя командиром партизанского района и поинтересовался, что моряки намереваются делать дальше.
— На Севастополь идти.
Тот неодобрительно покачал головой. Посмотрел на автоматы ППШ, которыми были вооружены матросы, и предложил остаться в партизанах.
— Но тогда нас посчитают дезертирами.
— Не волнуйтесь, это уже моя забота! — парировал пограничник.
Так вся группа моряков осталась при штабе 3-го партизанского района»[50].
Помимо приморцев, поток отступления занес в лес множество отдельных подразделений 51-й армии. Наиболее крупными из них оказались остатки 48-й о.к.д., которая пришла в лес во главе со своим командиром генерал-майором Д.И. Аверкиным.
До сих пор грибники находят в лесу кавалерийские шашки, с которыми пришли в лес кавалеристы и которые оказались совершенно бесполезными в условиях пешей партизанской войны.
В Крымском государственном архиве я наткнулся на воспоминания комиссара 48-й о.к.д. Е.А. Попова, которые он писал в апреле 1942 года.
«1–2 ноября 48 о.к. д сосредоточилась в районе Салы — Эльбузлы. 2 ноября в штабе 51-й армии (Алушта) я получил боевой приказ Николаева дивизией удерживать район Салы.
В 21.00 по телефону начальник штаба армии приказал дивизии сняться и двигаться в направлении Судак — Алушта — Балаклава. В 22.00 дивизия выступила на Судак. Целый день 3-го ноября мы двигались из Судака. Лошади настолько устали, что еле передвигались. Еще в Судаке Аверкин подчинил себе 56-й зенитный дивизион и ряд других частей и подразделений.
Наша 48-я к.д. представляла из себя огромный табун лошадей с коноводами. Еще 19 октября в наступательном бою под Ишунью из общего состава в 2900 человек дивизия потеряла 50 %. К моменту движения на Алушту насчитывалось 700 человек с огромным количеством лошадей, так как дивизия ни разу в Крыму не участвовала в конном строю в боях. Всего войск собралось под командованием Аверкина около 2500 человек.
Вечером 4-го ноября части остановились на ночлег. Одновременно еще днем был сформирован отряд моряков (150 чел.) из 56-го зенитного дивизиона под командованием капитана Каменского на машинах с задачей оказать помощь одному из полков 184-й с.д. и удержать Алушту до подхода главных сил. Штаб дивизии оставался в деревне Кучук-Узень. Оказалось, что полк 184-я с.д. под командованием Щетинина по существу без боя оставил Алушту. Отряд моряков остановился в 7 км от Алушты и чего-то ждал. Положение наше усугубилось. Необходимо было прорываться через Алушту. К рассвету 5 ноября под Алушту прибыл штаб дивизии. Началась деятельная подготовка к прорыву. Решено было подтянуть части и в 13.00 начать прорыв. Начав наступление, мы натолкнулись на сильный и организованный огонь пулеметов и минометов из Алушты. В этом наступательном бою мы потеряли 250 человек, в том числе командира 62-го к.п. Мы были вынуждены отойти, но куда? Назад — означало идти в руки фашистов, идущих по пятам из Судака. Но другого выхода не было. На руках у нас имелся приказ Военного совета, на случай, если будем отрезаны — ждать морские тральщики для эвакуации частей. Тревожную ночь мы провели на Алуштинском шоссе, 6 ноября утром в 7.00 на совещании командиров частей было принято мое предложение о переходе в лес на партизанские методы борьбы. Однако, имея приказания о морских транспортах и не теряя надежды на их приход, считали необходимым продержаться еще один день.
Целый день 6 ноября мы дрались и скакали от рубежа к рубежу. Впоследствии рубеж в районе деревни Куру-Узень мы удерживали до 16 00. К этому времени татары-предатели из деревни Казанлы вывели к нам в тыл автоматчиков и создали такое положение, при котором 68-й к.п., прикрывавший дорогу Ускут-Карасубазар, оказался совершенно от нас отрезанным, а остальные части 62, 71 и 147-я к.п. в тактическом окружении. Единственный выход вел в лес через ущелье по реке Су aм на гору Демирджи. Так мы и сделали, но это уже был не организованный отход, а скорее всего бегство. Как мне ни тяжело, я вынужден сказать, что ушли мы позорно, оставив противнику много лошадей и многочисленные обозы. Всю ночь мы поднимались в горы и 7-го утра собрались вместе на Демирджи. Было нас 300 человек. Окончательно было принято решение идти на Карасубазарские леса. Это мнение высказал также и Аверкин. Шли мы длинной цепочкой по одному. Голодные, мы искали какую-нибудь лошадь, чтобы перекусить. Часам к 14 дня начался снегопад и сел густой туман. Аверкин, шедший в хвосте колонны, отстал в 20 минутах ходьбы от того места, где мы остановились на большой привал, с целью отметить 24-ю годовщину Октября и на ночлег.
