За окном гудело. Они еле успели вскочить с дивана, схватить так и не проснувшегося Славика и привычно скрючились в коридоре. На улице блеснула яркая вспышка — и тут же воздух разорвало оглушительным грохотом. Мгновение, меньше, чем удар испуганного сердца — и новая вспышка. Потом еще одна, еще и еще. Звуки новых взрывов догоняли предыдущие, сливаясь в одну нескончаемую оглушительную дробь. Квартиру залили желто-зеленые отсветы, как будто за окном работала гигантская электросварка. Мелькнули испуганные глаза Ирины, искаженное лицо Славика. Еще одна вспышка, взрыв, и все затихло. Только надоедливо воет вдали улетающий самолет.
Борис вытер мокрый лоб, полез в карман за сигаретами.
— Папа, что это? — испуганным шепотом спросил Славик.
— Бомбы. Или ракеты.
— Бомбы? — удивилась Ирина. — Как будто одна разорвалась на кучу кусочков, а потом уж каждый из них.… Не похоже.
— Черт его знает? Действительно… — торопливые, сбивающие дыхание, затяжки. — Может, кассетная? Хотя они вроде запрещены…
— А если такая в крышу попадет? Дай затянуться!
Самолеты прилетали еще один раз, а может, и два. Заснули, не снимая пальто.
Разговор
Над площадью у драмтеатра гремела музыка АBBA. Поющие фонтаны выбрасывали в ночное небо разноцветные, искрящиеся в лучах прожекторов, струи. Площадь была пуста, не считая развалившегося на скамейке человека в старинных летных очках и таком же допотопном шлеме. Человек размахивал воображаемой дирижерской палочкой и, повинуясь ей, тугие струи то поднимались до самого неба, то падали вниз.
— Мани, мани, мани, — пел человек, — мани, мани! Привет, Борис! Видал, как у меня получается? Не то, что у твоего тезки!
— Какого еще тезки? — не понял Борис.
— Ай, ай, ай! — пропел летчик-дирижер. — Как какого? Самого знаменитого! Забыл, как он оркестром дирижировал? То оркестром, то страной, то оркестром, то страной. Мани, мани, мани!
Борис почувствовал раздражение.
— А, ну правильно — у нас всегда только президент виноват! Дороги плохие — президент, подъезды грязные — президент, на головы бомбы валятся — тоже президент. А остальные — так, ни при чем!
Человек взмахнул руками, и фонтаны выбросили в небо ярчайшую желто-зеленую струю. Борис зажмурился.
— Язвить изволите? Ну, ну, давай. Надеюсь, ты видишь разницу между грязными подъездами и бомбами?
— Вижу! — зло буркнул Борис. — Но, не принципиальную! Что — если президент сказал, можно спокойно сбрасывать бомбы на головы ни в чем неповинных людей? Выполняй приказ и не о чем не думай? Забудь про совесть, забудь про все — за тебя есть кому подумать!
Человек в шлеме досадливо взмахнул руками, обрывая мелодию, снял очки.
— О! Какие мы высокие слова знаем! А с чего ты взял, что «спокойно»? Думаешь, если просидел три ночи в коридоре, имеешь право судить? Не маловато ли? Что ты можешь знать про чужую совесть, что ты вообще можешь знать? Ты не прав, Борис. Не суди!
— Скажи это тем, кого накрыло! — скрипнул зубами Борис. — Скажи тем, кого даже похоронить некому! Не суди… Чего тут судить? Легко сидеть в кресле на недосягаемой высоте и сбрасывать бомбы куда попало, лишь бы отчитаться! И ты еще оправдываешь?
— Никого я не оправдываю, Боря! Я только говорю: не суди! Повторяю: ты не можешь знать всего, всех обстоятель…
— Да что тут знать? — взвился Борис. — И так все ясно! Что молчишь?
— Жду, когда прекратится истерика, — жестко объявил человек. — Чего знать? Да мало ли.… Может, например, они и не знают, что здесь есть люди? Мирные…
— Как? Не может такого быть!
— Ох, Боря, Боря, — тяжело вздохнул дирижер. — Чего только не может быть в нашей стране! Я понимаю тебя, наверное, на твоем месте так говорил бы каждый, но.… Повторяю: ты не можешь знать всего. Извини, но ты даже не можешь знать, как сам бы поступил на их месте. Не суди, Борис, не суди! Лучше подумай, не пора ли вам убираться отсюда.
— Да я и сам уже думаю. Последний этаж, мало ли чего.… Но ты все-таки не прав, никого я не с….
— Хватит, Борис! В тебе сейчас нет ничего кроме обиды и злости, ты не можешь здраво рассуждать. Потом поговорим!
Человек надел очки, взмахнул руками, и фонтан ожил, взметнув в звездное небо сине-бело-красную струю.
— Мани, мани, мани!..
Глава десятая
Экстрим-лото
Утром Борис нашел на балконе два металлических шарика. Маленькие, не более полсантиметра в диаметре, темного цвета и совсем не страшные. Неужели, правда, кассетная? Или как там — шариковая? Борис повертел шарики в руке, посмотрел на стекло с белым «английским флагом». А если бы в окно?
Не успел он закрыть за собой дверь, как тишину вспорол взрыв. Явно недалеко: ощутимо ударило по барабанным перепонкам. И только потом раздался знакомый, затихающий вдали вой. Борис машинально посмотрел на улицу: в стороне трампарка поднимался черный столб дыма.
Еще один взрыв прогремел через полчаса, когда ели на кухне умопомрачительно вкусную нутрию — чуть аппетит не отбил. Ирина повернулась к окну, всмотрелась.
— Похоже, недалеко.
Пока жена прибиралась на кухне, Борис обнаружил в сумке подмену: место канистры занимали его новые сапоги. Вздохнул, вытащил и спрятал их в кладовке. В сумку запихал канистру с водой, закрыл замок, вернулся на кухню. Ирина молча застыла у окна. Он подошел сзади, обнял за плечи, прижался.
— Ира, надо отсюда уходить. Если даже какая мелочь попадет на крышу…
— Я только что хотела тебе это сказать, — Ирина благодарно потерлась щекой об его руку. — Сейчас я Светлане позвоню, она тут рядом живет, помнишь? На первом этаже.
Через десять минут все было решено, но уйти сразу не вышло. Сначала совсем неожиданно пришел отец, Борис даже не поверил, услышав из-за двери его голос. Отец зарос седой бородой, но выглядел бодро, как будто и не прошел пешком через полгорода.
Опять сели пить чай, долго делились новостями. У отца новостей было больше. Во-первых, их тоже бомбили, но зато у них была вода, и ночевали они в почти настоящем бомбоубежище. Во-вторых, он только что прошел немалое расстояние и многое видел. Идти через Бароновский мост не рискнул, хоть так было и ближе. Прошел через Еврейскую слободку. Рассказывал, что видел много разбитых домов, особенно в районе Трека. Такое впечатление, что пытались накрыть телецентр. На въезде в микрорайон творилось вообще что-то невообразимое: куча машин, людей, дым, крики. Ближе подходить отец не стал. Славик тут же помчался в комнату включать телевизор. Через минуту оттуда раздался его громкий крик:
— Пап, мам, быстрее!
Что это была площадь перед вторым микрорайоном, Борис догадался не сразу. Даже не смотря на то, что в кадре с первых же минут мелькнули знакомые дома. И дело было не в забывчивости, просто таким это место он не видел еще никогда. Площадь заполнили боль, кровь и ужас.
