То, что гнев Перуна воспринят дикарями всерьез, стало ясно с первого взгляда. Кривоногий божок, ютившийся ранее вдалеке у частокола, ныне занял место сразу за воротами, слева от входа. И алтарь его был щедро усыпан монетами. Горшки с тушеным мясом, моченые яблоки, цветы Будимир убирал почти сразу, а прибирать золото не спешил, дабы новые просители видели, какие дары наиболее приятны его богу. Впрочем, как он ни торопился, подношений было больше, нежели он успевал припрятать. А судя по темному пятну на земле — здесь уже успели принести жертву. И, быть может, не одну.
— Я обращаюсь к тебе, волхв! — громко произнес Ираклий, расталкивая киевлян. — Я, посланник Византии и базилевса Василия, по воле своего императора обязан сделать всё, от меня возможное, для благополучия Руси, столь милой нашему сердцу. Ведомо мне, что бог Перун гневается на великого князя вашего, Владимира. Дабы вернуть покой на земли русские, не лишая князя его власти, готовы мы пойти на жертвы любые. Именем базилевса для процветания Руси готов я принести жертву, которая сможет остановить гнев богов! Прими ее, волхв, и да пребудет счастье в домах наших союзников…
Монах положил руки на плечи рабов и подтолкнул их к алтарю.
Над святилищем повисла мертвая тишина.
— Нет, я не могу сделать этого, грек, — после тяжелого колебания возразил Будимир. — Отродясь не лилась кровь человеческая в святилищах русских.
— Ты же знаешь, волхв, — покачал головой Ираклий. — Нет у тебя выбора. Либо вы должны привести служителя богов на стол киевский, либо задобрить богов своих высшей из возможных жертв.
— Нет!
— А может, волхв, ты сам желаешь стать владетелем земель русских? — громко поинтересовался монах. — Отчего бога своего задобрить не желаешь? Может, мыслишь ты, во искупление гнева бога твоего честные люди тебя на стол киевский выберут?
— Что ты молвишь, грек? — вконец ошарашенно захлопал глазами Будимир. — Не рвусь я в князья, не нужно мне этого?
— А отчего тогда жертву, что власть Владимира сохранить сможет, приносить не желаешь?
Собравшиеся вокруг люди, постепенно приходя в себя, зашевелились, но пока еще не произнесли ни слова, растерявшись не меньше волхва. А монах опять подтолкнул вперед рабов. Будимир должен был выбрать: либо он приносит человеческую жертву, либо киевляне начнут говорить, что он зарится на княжеский титул. Ираклия вполне устраивали оба варианта.
— Остановись! — Расталкивая толпу, вперед вырвался старый советник князя, глава святилища. Он был в шароварах и шелковой рубахе, на бороде желтел длинный масляный потек — но в руке волхв держал посох, верх которого украшал алый камень. — Стоп!
Опершись на свою резную палку, старик тяжело дышал, приходя в себя. Просители расступились в стороны, образовав возле верховного служителя богов почтительный полукруг.
— Остановись! — наконец смог заговорить волхв. — Ибо никогда не проливалась кровь людская в святилищах наших, и не случится этого вовеки веков!
Старик двинулся вперед, оглядывая людей:
— Слушайте слова мои, люди русские! Божьим промыслом получил князь Владимир стол свой, под покровительством могучего Велеса и прапрадеда своего, Даждьбога. Нет супротив него гнева богов! И жертвы для сохранения власти его не нужны! — Пройдя до алтаря, старик повернулся, посмотрел прямо в глаза монаха: — Ты здесь, грек? Вот, стало быть, от кого мысли черные расползаются?
— Я всего лишь хотел помочь, волхв, — потихоньку двинулся в сторону Ираклий. — Базилевс приказал всячески помогать князю Владимиру и заботиться о благополучии Руси. Поэтому я решил расстаться со своими любимыми слугами, дабы принести жертву во благо страны вашей и ее правителя…
Он споткнулся и рухнул на землю, вскинув руки. Елена и Дмитрий испуганно вскрикнули, волхв укоризненно покачал головой, дикари вокруг довольно расхохотались. И никто не обратил внимания, как правая рука монаха сжалась в кулак, собирая серую пыль. И зря не обратили — потому как это была не пыль, это был след верховного служителя святилища.
— Ступай отсюда, грек, — снисходительно разрешил волхв. — Мы благодарны тебе за такие жертвы, но не нуждаемся в них. Боги любят нашего князя, и Киев может быть уверен в его милости.
— Да благословит Господь вас всех, — поднялся монах и поклонился киевлянам. — Елена, Дмитрий — домой.
Старательно прихрамывая и слушая за спиной разговоры вздохнувших с облегчением дикарей, Ираклий крепко сжимал кулак со следом старика и думая о том, что скажут все эти смертные завтра, когда услышат, что волхв, при всех запретивший пролитие на алтарь человеческой крови и поклявшийся в поддержке князя богами, ночью будет покаран смертоносной молнией — знаком гнева богов. Осмелятся ли они противоречить снова? Не вспомнят ли о сомнительной знатности своего правителя? К тому же слуге Перуна есть над чем размыслить. Днем он еще будет бояться княжеского титула, ночью отнесется к нему спокойно — а поутру захочет-таки примерить алую мантию. Безграничная власть — отличная приманка для неокрепших умов. Пока же следует навестить бояр полоцких. Посетовать, что не русские они вовсе, а сами по себе — древнее племя, под иго русское попавшее. Уверить, что свободу их каждый честный правитель поддержит не колеблясь, и уж тем более — известный своей справедливостью византийский базилевс.
Монах не знал, что в эти самые минуты базилевс Василий Второй в ярости колотил кулаком по подлокотнику своего трона:
— Ну, почему, почему каждый легионер, став хотя бы сотником, уже начинает мнить себя императором! — Красный от гнева, он откинулся на спинку и, глядя на пыльное после долгого пути лицо центуриона, потребовал: — Повтори еще раз, что ты сказал?!
— Командующий вашими азиатскими легионами Варда Склир, о могущественный, провозгласил себя императором и ныне быстрым маршем двигается на Константинополь.
— Молодец, — взяв себя в руки, милостиво кивнул правитель. — Я вижу, как ты спешил, чтобы донести до меня эту печальную новость. Ты получишь награду. Теперь ступай, поешь и отдохни.
Гонец поднялся с колена, развернулся и тяжелым шагом вышел из тронного зала. Под выложенным мозаикой потолком повисла тишина. Даже самые близкие из царедворцев не рисковали выдать свое существование: не ровен час, на тебя выльется весь гнев могущественного императора.
Внезапно Василий расхохотался — громко, нервно, заходясь в крик:
— Я остался без полководцев! Я совершенно остался без полководцев! Все, кто умеет водить полки, либо уже поднимали против меня бунт, либо делают это сейчас! Мне что, самому идти воевать с азиатскими легионами и этим гнусным Склиром? — Он опять застучал кулаком по подлокотнику: — Я остался один! Я остался совершенно один!
Он вскочил и прошел по залу, заглядывая в глаза своих приближенных:
— Может быть, ты готов повести мои полки, Юстиус? Или ты, Георгий? А тебе, Роман, не надоело считать золотые в темных подвалах? Не желаешь обнажить меч во славу своего повелителя?
