И чего они тянут там, в Берлине?! Неужели не было возможности прислать лодку и не заставлять его столько времени торчать в тундре?! И сколько же можно разыгрывать роль человека, прибывшего на смену скупщику пушнины?
Правда, он без большого труда убрал «предшественника» со своего пути, документы у него чистые, он, кажется, предусмотрел все возможные случайности. А между тем… Пока по земле ходит Найденов, Витема не может спать спокойно. Хорошо еще, что удалось утопить на «Марии-Глории» Житкова.
Черт ее побери, эту жизнь на вулкане! Не является ли все в ней столь же призрачным и непрочным, как этот дрожащий серебристый свет, заливающий безбрежную пустыню тундры? Когда он брел сюда, преодолевая одеревеневшими ногами бесконечные мили, горизонт казался таким далеким, что временами Витема терял веру в возможность достичь цели. Теперь же… Теперь этот горизонт подступил к самому окошку зимовья. Вот здесь, сразу за первым же бугром, кончается трепетный зеленоватый мир. А там она — холодная, страшная, безмерная и бесконечно многоликая Россия. И все неудержимо неслось туда, за близкий горизонт, в бездну: бежали серебряные блики, мчались тени, словно отброшенные крыльями летящих над тундрой огромных птиц. Снежные тучи разбегались и складывались в кошмарные видения…
Страшно, страшно, страшно!
Витема провел ладонью по лицу и закрыл глаза.
Хотел отвести взгляд от окошка и не мог. Взор притягивала к себе эта шевелящаяся, стремительно и бесшумно летящая куда-то в неизвестность тундра. С нею поднималась земля, избушка, все летело, неслось туда, в Россию…
Витема в ужасе ухватился за край топчана.
Нет, нет! Что с ним? Нужно взять себя в руки. Не то действительно можно сойти с ума в этой проклятой пустыне, в этом белом безмолвии снега и черном вое пурги. Ведь он Генрих Вольф, Гендрик Витема. Даже наедине с самим собой он должен держать голову высоко… Вот так!..
За спиной громко пробили часы. Витема оглянулся. В избе было почему-то темно, воняло смрадом выгоревшей лампы. Злобно чиркнул спичкой по коробку. От резкого движения коробок выпал из пальцев, Витема слышал, как спички рассыпались по полу. Ощупью отыскал на полке новую коробку, заправил и зажег лампу. Поглядел на часы: девять. Утро? А может быть, вечер? Не все ли равно. Черт бы ее драл, эту странную природу: круглые сутки за окном — ничего, кроме зыбкого зеленоватого серебра снега, летящего под лучами низкого месяца.
Витема потрогал чайник. Он был холодный. Хорошо бы согреть чаю, но нет, лень возиться с примусом. Он вынул из-за пазухи маленькую металлическую коробочку, в каких обычно врачи держат шприц, постучал по крышке длинным черным ногтем. Бережно взял щепотку кокаина, насыпал его на тыльную сторону руки в ямку между большим и указательным пальцами, поднес к носу и сильно втянул в себя. Так же бережно закрыл коробочку и сунул за пазуху.
Снял со стены винчестер, передернул затвор, поставил на предохранитель и, как был, не раздеваясь, повалился на койку, положив рядом с собой оружие.
Тикали на стенке часы. В такт каждому третьему удару маятника Витема со свистом выдыхал воздух. Дышал тяжело, уткнувшись лицом в грязную наволочку из цветастого ситца.
Тихо было и за стенами избушки. Тени облаков по-прежнему бесшумно мчались по тундре, то подставляя зеленоватому лунному лучу, то снова укрывая от него вспухшую высоким горбом крышу фактории.
Когда Витема проснулся, за стенами избы уже раскололась тишина. С севера, где было море, вместе с шорохом и треском потревоженного льда налетели первые удары шквалистого ветра. Тундра задымилась. Как вскинутые взрывами, вздымались и уносились в глубь материка белые клубы снега.
Удары ветра, короткие вначале, делались все более частыми и затяжными, пока не слились в сплошной беснующийся натиск. Снежная крупа со звоном ударялась в единственное еще не доверху занесенное окно избушки. Удары были так сильны, что Витема испугался, как бы не выбило стекло. Он выполз наружу и, борясь с ветром, загородил окно порожним ящиком. Сидя в избе, слушал, как трещали доски, будто по ним непрерывно стреляли из дробовика.
К ударам ветра примешался вдруг страшный вой. В этом вое были тоска, страх. Выли ездовые псы бывшего хозяина зимовья. Витема понял — собаки испуганы надвинувшимся ураганом. Он набросил малицу, надел шапку и откинул щеколду. Дверь сразу с грохотом распахнулась, вытолкав его самого в сени.
В избу ворвались стужа, снег и рев урагана. Лампа погасла, пустив к потолку струю копоти. Витема вышел на крыльцо и окликнул было собак, но тут же сообразил, что они привязаны к кольям и не смогут прийти на зов, даже если бы и услышали его. Он хотел разглядеть их, но снег залепил глаза. Удары острого ветра заставили закрыть лицо руками. Ощупью, с трудом, добрался он до собак. Они копошились под снегом, прижимаясь друг к другу. Ремни одеревенели. Ударами ножа Витема перерезал их и освободил упряжку. Сделав несколько шагов, он понял, что потерял избу, и как ни всматривался в буран, — ничего не мог разобрать. Почувствовав свободу, вся свора перестала выть и метаться. Еще плотнее сбившись в кучу, собаки стали разгребать снег и зарываться в него. Витема вспомнил: от избы он шел против ветра. Значит, возвращаться нужно было по ветру. Десять, двадцать шагов в одну, в другую сторону — ничего. Только снег, снег, снег…
Спереди, сзади, справа, слева, сверху… Сделал один круг, другой, третий… Желание двигаться угасло. Не разумнее ли вместо того, чтобы тратить силы, лечь, прижаться к собакам и так переждать пургу? Витема решил вернуться к своре, но, сделав первый же шаг, провалился в снег почти по самую грудь.
О вреде и о пользе грез
Пошарив ногой, Витема нащупал что-то твердое. Было похоже, что он стоит на крыше собственного жилища. Дойдя до края крыши, снова провалился, больно ударился обо что-то головой. Это была растворенная дверь. Он разгреб снежный завал, пробрался в сени, нашел лопату и расчистил снег настолько, чтобы затворить избу. Собаки с лаем и визгом одна за другой ввалились в образовавшуюся около двери траншею. Он впустил их в сени.
В комнате было холодно, изо рта валил пар. Витема залез в спальный мешок и уснул рядом с печкой…
Спал он недолго, а когда проснулся, в избе был мороз. Ему показалось, что буран усилился. Иногда вдруг вздрагивала, под особенно сильным ударом ветра, вся изба. Но удары по ящику, которым Витема загородил окно, прекратились. Ящик был уже на метр под снегом. Ни один звук не проникал больше в избушку. Витема поставил на печку чайник и кастрюлю с консервами.
Некоторое время сидел неподвижно, засунув руки под мышки и глядя на огонь. Потом, собравшись с силами, встал и подошел к задней стенке горницы, где висел аптечный шкафчик с ярким красным крестом на дверце. Взялся за полочку и потянул ее к себе. Вся внутренность шкафчика выдвинулась и на петлях отошла в сторону. За ней виднелось углубление, выдолбленное в срубе. Витема придвинул табурет и, усевшись поудобней, стал настраивать миниатюрный радиоаппарат. Вскоре он услышал ответ на свои позывные.
