По расчетам Житкова, он уже должен был быть недалеко от становища Витемы. Но сколько ни приглядывался, избушки не было видно. Начавшийся снегопад делал видимость ничтожной. Подумав, Житков решил, что в такую погоду Витема наверняка сидит в избе, и нет никакого риска в том, чтобы подойти поближе. Собака, по-видимому, уже учуяла жилье. Натянув сворку, она стала рваться вперед. Остановившись в раздумье, Житков сквозь свист ветра и дробные удары осыпавшей его ледяной крупы, услышал звуки, похожие на лай.
Он сделал еще с полкилометра. Действительно, лаяли собаки.
Житков без колебаний снял намордник со своей рыжей собаки, и она тотчас исчезла во тьме.
Житков хорошо знал, что его посланнице грозила бы верная смерть от клыков витемовских псов, не будь она самкой. Но самку псы не тронут. Значит, прежде чем издохнуть, она заразит остальных скоротечным бешенством.
Все это он продумал, пока отдыхал, сидя на первом попавшемся сугробе. Что говорить, как они с Найденовым ни тренировались в лыжных прогулках, но лыжи — дело не морское, и шестьдесят километров без отдыха дали себя знать. С трудом двинулся Житков в обратный путь. Ветер, дувший раньше ему в спину, теперь больно бил в лицо пригоршнями колких, быстро несущихся снежинок. Пришлось отвернуться, прикрыть щеки малахаем.
Ветер усиливался с каждой минутой. Он все крепче давил на грудь, мешая движению. Снежный покров сделался рыхлым и неровным. Словно вся тундра поднялась и смешалась с воздухом в одно кружащееся, свистящее снежное облако.
За тот же срок, в который Житков прошел шестьдесят километров, он сделал теперь не более двадцати. Он всегда, и не без оснований, считал себя физически сильным и достаточно хорошо тренированным человеком, думал, что нет таких препятствий, которые были бы для него непреодолимы. Но сейчас понял, что с полярной пургой бороться не так-то просто.
Житков стоял, в изнеможении опершись на палки. Хотелось сесть, но он знал: стоит опуститься на землю, и подняться будет вдвое трудней, чем сейчас стоять. Он решил отдохнуть на ногах. Повернувшись спиной к ветру, достал шоколад и стал старательно пережевывать его. Плитка лежала под кухлянкой и все же затвердела, как хороший морской сухарь. Несколько глотков коньяка, и Житков наконец почувствовал, как возвращаются силы. Встряхнувшись, он решил идти дальше, и тут не смог удержаться от удивленного восклицания: пока он стоя отдыхал, ветер намел сзади него такую массу снега, что образовался сугроб в рост человека. Житков повернулся навстречу ветру и, обойдя сугроб, пошел вперед. Он больше не слышал скрипа своих лыж.
Попробовал крикнуть — и не услышал голоса. Шуршание гигантских масс ледяных крупинок, с огромной скоростью гонимых над тундрой, заглушало все. Льдинки ударялись об одежду с силой ружейной дроби. Поверх концов малахая лицо пришлось замотать шарфом до самых глаз. Но от дыхания около глаз в несколько минут образовалась корка инея. То и дело приходилось останавливаться и отдирать ее.
По расчетам Житкова до дома оставалось не меньше тридцати километров. Взвесив все, он решил, что не сможет преодолеть их без основательной передышки. Но как отдохнуть? Лечь и дать снегу засыпать себя, как это делают по примеру полярных собак опытные ненцы? Но что, если, не совладав с усталостью, он заснет в таком сугробе?..
За несколько минут, что он размышлял, подставив ветру спину, буран снова намел сзади целый сугроб. Житков решительно стряхнул его с себя, но тут же почувствовал такой удар пурги, что едва удержался на ногах. Скорость ветра возрастала с каждой секундой. Житков устало присел на скрещенные палки.
Подумав, он решился. Накрепко связав палки, просунул в их петли лыжи и воткнул в снег. Получился как бы остов шалаша. Быстро образовался высокий снежный бугор. В вершине этого конуса Житков прочно укрепил рюкзак, растянув его насколько можно в виде козырька. Буран с завидным усердием доделывал остальное. Через несколько минут был готов снежный грот. Житков залез в него. Оставалось позаботиться о том, чтобы сохранить доступ воздуха в это убежище.
Житков знал: под снегом не будет так холодно, — ветер не пробьется в берлогу. Но сколько времени придется так просидеть? Еды и питья хватит, но ведь он не имеет права долго торчать здесь. Если он вздумает пережидать буран, то, обеспокоенный его отсутствием, Найденов пойдет его искать.
Житков отлично знал друга. Найденова ничто не удержит! И что тогда будет с радио? Ведь эдак можно пропустить самый важный разговор! Нет, нужно как можно скорее вернуться в свое зимовье. Час отдыха, и он пойдет дальше! Пойдет во что бы то ни стало!..
Итак — час! Житков посмотрел на часы. Он еще раз проткнул рукой образовавшийся над головой снежный купол, чтобы усилить доступ воздуха, натянул шарф на нос и закрыл глаза.
Скупщик пушнины
Тихо. Лишь изредка в подернутое лунной прозеленью серебро ночи проникает негромкий однообразный шум, чужой в этом глухом молчании. Он рожден не землей, идет издалека, с севера, с моря, из темноты. Уходит в неотзывчивую тундру и в ней умирает. Шелохнется в зимнем покое лед; ветер с темного норда нажмет на толстые паки… Вот и все! Лед неподвижен, море под ним спокойно — ни шороха, ни звука. Нет ветра, и в тундре тишина. Закованная в броню вечной мерзлоты, плотно укрытая многометровым одеялом снега, земля спит, и сон ее глубок и покоен.
Всего двумя-тремя венцами сруба в щель между вздувшимся пуховиком тундры и пушистой шапкой крыши, сползшей на самые оконца, выглядывает изба. Лишь одно из ее окон глядит на Божий свет, подслеповатое, мутное, с бельмом инея, затянувшим стекло. И по нему неверным желтым бликом растекается слабый свет.
Тихо и внутри избы, едва освещенной десятилинейной лампочкой. Углы комнаты тонут в густой тени.
* * *
Витема сидел на койке и неотрывно, до рези в глазах, вглядывался в темноту за окном. Он и сам не знал, что заставило его подняться, отбросить книгу и уставиться в эту немую черноту. А взглянув в нее, он нервно передернул плечами. Движение это было так несвойственно ему, что он оглянулся, словно испугавшись, не наблюдает ли кто-нибудь за ним здесь, в этой пустой, одинокой избушке, за сотни километров от жилья.
Витема задул лампу. Впервые за две недели жизни здесь он глядел из своего убежища в тундру, и чем дольше вглядывался, тем все более не по себе ему становилось. Помимо воли один за другим в памяти всплывали те редкие случаи, когда ему бывало страшно. И впервые он с полной ясностью осознал, что все эти случаи — их было слишком немного, чтобы он мог их забыть — связаны с работой в России. Странная, удивительная страна, населенная загадочными существами! В любой другой стране Европы Витема мог заранее более или менее точно предсказать действия своих противников. А здесь?..
Здесь ему приходится усомниться в собственном даре предугадать что бы то ни было! И в результате он, Генрих Вольф-Витема, опытнейший из опытных, старейший волк стаи, прокладывающей в мир пути «арийскому сверхчеловеку», оказался загнанным на край света, в грязную конуру, погребенную под многометровым слоем снега… Да… Всякие роли игрывал он, но впервые оказался в шкуре затравленного волка, следящего за тем, как сжимается вокруг него кольцо облавы. Опытным глазом он видит опасность, чутьем угадывает близость охотников, которые где-то здесь, в безграничных снегах тундры, бродят по его следу. Нет, лучше уж вовсе не думать, чем вспоминать такое. От таких мыслей нервы не приходят в порядок.
