Увидев ее, замполит обомлел. Статья была вырезана из газеты и укреплена отдельно. А сверху, как заголовок, красовалась надпись крупными печатными буквами: «НАРОЧНО НЕ ПРИДУМАЕШЬ» (ее, как сразу догадался замполит, умники вырезали из популярной рубрики сатирического журнала «Крокодил»). И по всей статье наискось красным фломастером написано от руки: «Кто умеет — тот летает, а кто не умет и не летал — нас учит!»
Корниловский, злобно матюгнулся. В гневе попытался сорвать надпись и статью. Не получилось. Поскреб ногтями. Безрезультатно. И замполит догадался, что ее приклеили. Намертво, крепчайшим авиационным клеем для ремонта лопастей.
Он, в бессильной ярости, стукнул по статье кулаком, но тут же взял себя в руки. Вызвал вожака комсомольской организации ТЭЧа и, указав на статью, приказал:
— Убрать!
— Есть, убрать! — отчеканил вожак комсомольцев.
Тоже безуспешно попытался оторвать статью. Поскреб ногтем, подумал. Понял, что дело серьезное. Этот клей он хорошо знал. Клеит намертво, зубами не отдерешь. Н-да, работы тут не на один час…
Вынув из ножен штык-нож, начал старательно выполнять приказ. На глазах у всех прохожих, нарочито насупившись, тщательно, миллиметр за миллиметром, стал соскабливать статью.
2
Техническая комиссия, обследовал поврежденный вертолет, пришла к заключению, что восстановлению он подлежит, но требуется основательный капитальный ремонт.
Командир эскадрильи вызвал в штаб экипаж капитан Паршина.
— Поздравлять с наградой не буду, но скажу, что наградные документы, как мне сообщили, уже пошли на верх, — сказал им Екимов. — Зато могу порадовать. В летных частях начинается замена. Мы ожидает прибытия новых экипажей.
— Выходит, нам скоро домой? — обрадовано спросил Беляк.
— И скорее, чем вы думаете. Ваш вертолет, как известно, идет на капитальный ремонт. А вы, чтоб не бездельничали, досрочно идете в отпуск. С командованием вопрос согласован.
— В отпуск? — переспросил Беляк, не веря своим ушам.
— Да, — ответил Екимов. — Приказ подписан. Все документы получите в Кабуле, в штабе.
— С какого числа? — уточнил Чубков, не выдавая своих эмоций.
— С завтрашнего, — и, улыбнувшись, майор, сказал: — Только прошу не спаивать эскадрилью, завтра предстоят боевые вылеты.
На стол выставили все, что сохранялось, как неприкосновенный запас. Всего было вдоволь — и закуски и выпивки. Но это были не проводы в отпуск, а расставание.
Весть о том, что в ближайшее время состоится замена, моментально облетела весь летный гарнизон. И каждый понимал, что таким составом они собрались за общим столом, возможно, в последний раз.
Пели, пили, веселились. Но… Короткое слово «замена» — приятно-радостное и долгожданное — оказалось наполнено гремучей смесью, разорвавшей невидимую цепь общего единства. Цепь общей судьбы распадалась на отдельные кольца, на отдельные судьбы. Каждый вдруг задумался о том, как выжить, уцелеть, не погибнуть в последние дни, сохранить себя для будущей жизни на мирной родине…
Но жизнь непредсказуема. Живя будущим, нельзя отринуть прошлое. А оно обладает удивительным свойством — вновь соединять разорванные, казалось бы, кольца в общую цепь, которая связывает людей уже навсегда, которая обрела звучное и весомое имя — боевое братство афганцев.
А утром счастливый экипаж капитана Паршина загрузился в транспортный вертолет. Их провожали невыспавшиеся друзья-товарищи, однополчане и сослуживцы, с которыми летчики вместе делили радости и печали нелегкой командировки на необъявленную войну.
Уверенно гудя моторами, вертолет плавно набирал высоту.
Александр Беляк неуютно чувствовал себя пассажиром. Он почти не летал в таком качестве. Находиться в грузовом отсеке — совсем не то, что сидеть в кресле командирской кабины. Беляк встал и прильнул к иллюминатору. Его примеру последовали Паршин и Чубков.
Внизу простирался аэродром, такой знакомый и памятный. Он постепенно уменьшался в размерах, отдалялся. Но открывался вид на реку, на долину, на голубое блюдце водохранилища, на город с его минаретами и дворцами, тонувшими в зелени садов, который тоже уменьшался и покрывался легкой голубоватой дымкой.
А слева и справа круто вздымались горы, их снежные вершины отчетливо вырисовывались на эмалевой голубизне чистого неба.
— Прощай, Джелалабад! — тихо прошептал Беляк, продолжая прижиматься лбом к стеклу иллюминатора, и что-то защемило в груди. — Прощай!..
3
В Кабуле они пробыли недолго. Паршин ходил по кабинетам и отделам, а Беляк с Чубковым его сопровождали, как верные адъютанты, с чемоданами и сумками. Получили нужные документы и все прочее, что полагалось офицерам, убывающим из Афганистана.
Сюда они уже не приедут. Отгуляв отпуск, должны будут вернуться в свой отдельный вертолетный полк, в город Цхинвали, расположенный в Южной Осетии. Туда, откуда почти год назад улетали к горам Афганистана.
— Туда и обратно, словно слетали в командировку, — сказал Чубков, запихивая документы в нагрудный карман.
— В длительную командировку на войну, — уточнил Александр. — И теперь возвращаемся.
— Только сюда летели вместе, одним экипажем, а обратно возвращаемся поодиночке, — сказал Чубков.
Он был прав. Александр после отпуска в экипаж не вернется. Это уже решено. Он будет готовиться к зачетным полетам и, после сдачи контрольных заданий, займет кресло командира вертолета МИ-24. У него будет свой экипаж. Вместе они летят лишь до Ташкента, а там их пути расходятся. Паршин — на Кавказ, в свой полк, где в военном городке его ждут жена и дети, холостяк Чубков — к родителям на Смоленщину, а Беляк — к себе, в родную Ломовку.
— Приятая новость, господа офицеры, — загадочно произнес Паршин, выходя из кабинета начальника отдела кадров.
— Выкладывай, командир! — сказал Чубков.
— Из столицы пришел циркуляр, по которому офицера, который прослужил в Афганистане не меньше полугода, за особые заслуги, можно представлять досрочно к очередному званию, — и, сделав паузу, добавил: — По секрету скажу, что наши фамилии уже фигурируют в списках. Понятно?
— Это здорово, командир! — обрадовался Беляк. — За такую новость и бакшиш полагается.
— Не пугай птицу удачи, — предостерег Чубков. — Заранее негоже радоваться. Вернемся из отпуска в полк, тогда, коль придет приказ, и отметим по всем статьям!
— А теперь на аэродром, — повелел Паршин. — Туда идет машина из штаба и нас подбросят.
Кабульский аэродром — это постоянный шум, грохот, гам, толкотня и вечная серая пыль, мелкая, как мука, которая облаком покрывает все и вся.
Паршин, Беляк и Чубков едва успели погрузиться в военно-транспортный самолет, как он, взревев моторами, стал выруливать на взлетную полосу.
