3
Александр, оглохший и обессиленный от пережитого, лежал за кремнистым камнем, уткнувшись лицом в землю, всем телом ощущал ее добрую теплоту и вдыхал извечные запахи, которые исходили от нее. Он все еще не мог прийти в себя, никак не верилось, что он спасся… Мучила жажда. Во рту пересохло. А солнце нещадно припекало. Хотя бы один глоток воды! Он облизнул шершавым языком пересохшие губы, понимая, что воды здесь нет и не может быть.
Когда канонада разрывов смолкла, Беляк осторожно высунулся из-за камня. Осмотрелся. Площадка довольно просторная, усеянная камнями и редкими кустиками высохшей травы. Справа в небо отвесно вздымалась каменистая гора. Впереди темнело ущелье. А слева, на самом краю площадки… В груди горько защемило. Вертолет горел. Остатки винтокрылой машины, разорванной взрывами на части, превратились в несколько костров, которые ярко пылали, и от них в безоблачную синеву неба поднимались темные космы дыма. Как кости скелета древнего мамонта, торчали части фюзеляжа, да сиротливо вздымалась вверх уцелевшая часть хвостовой балки, переломленная в том месте, где еще недавно находился несущий винт.
Спасать было некого и нечего.
Александр отрешенно смотрел на догорающий вертолет и ощущал полное одиночество. Один на этой чужой земле, в чужих горах, в чужой стране… Ему было жалко себя, жалко погибших товарищей. Зачем они здесь? Почему они здесь? Кому они тут нужны?
Грустные размышления прервал равномерный клекот многометровых лопастей. Александр его не услышал, уши еще были заложены, словно в них натолкали ваты, но он ощутил густой поток воздуха, падающего с неба. Такой знакомый и такой родной! Беляк поднял голову и с радостью увидел вертолет Хромова, который быстро и осторожно опускался. Александр выскочил на свободное пространство площадки и закричал, замахал руками.
— Я здесь! Сюда! Я здесь!
Вертолет чуть качнул крыльями, этим условным знаком пилот давал понять, что понял, что увидел его. И тут же выпустил несколько неуправляемых ракет в сторону ущелья по невидимой отсюда цели. Александр догадался, что Хромов стреляет по душманам, которые тоже стремятся попасть на эту террасу, первыми добраться к месту падения «шайтан-арбы». Он спохватился, ощупал кобуру. Пистолет на месте. А больше никакого оружия у него нет. С сожалением вспомнил, что автомат остался там, в кабине…
Александр побежал к середине площадки, к тому месту, где было бы удобнее приземлиться. Туда и опустился вертолет, нагоняя мощный поток воздуха. Едва колесами коснулся земли, как распахнулась боковая створка и высунулся бортовой механик.
— Давай, лейтенант! Быстрее!
Александр все еще оглохший, не слышал его голоса, но все понял по взмаху руки. Втянув голову в плечи, нагнувшись, он побежал к машине, преодолевая упругий напор густого воздуха. Бортовой механик, вцепившись в протянутую руку, помог.
Винтокрылая машина тут же оторвалась от земли и стала, быстро набирая высоту, уходить в сторону от опасного горного района.
— Лейтенант, помощь нужна? — участливо спросил бортовой механик. — Может какое ранение есть?
Александр отрицательно замахал головой и выдохнул только одно слово:
— Пить!..
Ботовой механик, отвинтив колпачок, поднес к пересохшим губам Беляка фляжку. Александр с жадностью сделал несколько торопливых глотков. Какая же она была вкусная эта простая теплая вода!
— Можно еще?
— Скоко хошь, лейтенант!
— Спасибо.
Напившись, вернул почти пустую баклажку, умостился поудобнее. Равномерно гудящие двигатели и знакомая легкая вибрация успокаивали и наводили дремоту. Усталость и пережитые волнения навалились мягкой тяжестью, и Александр даже не заметил, как глаза закрылись сами собой, и он сразу же оказался далеко-далеко отсюда, в родных краях, в Ломовке — большой деревне, которая приютилась в восточных предгорьях древнего Уральского хребта, издавна ставшего природной границей, отделяющей Европу от Азии.
И летит он, Санька Беляк, не пассажиром на боевом вертолете, а, как много лет тому назад, отчаянным парнишкой на спор, на санках с железными полозьями стремительно катится, поднимая снежную пыль, с высокой крутой горы в сизую неизвестность будущего…
Глава четвертая
1
Они толпились на взгорке. Мальчишки и девчонки, друзья-товарищи Саньки Беляка, радостно-возбужденные и нерешительные. Каждому хотелось лихо прокатиться на санках вниз, но никто первым не отваживался на отчаянный шаг. Слегка заснеженная обледенелая дорога круто уходила вниз и неизвестно чем может закончиться стремительный спуск.
— А что пацаны, слабо? — задорно спросила Любка Рогушкина.
Ее синяя вязаная шапочка с белыми полосками, из-под которой выбивались светлые кудри, была в один тон с пронзительной синевы озорными глазами.
— Слабо? — повторила она.
— А тебе самой не слабо? — отозвался Колян Портнов, нахлобучивший почти на самые глаза шапку-ушанку из кроличьего меха.
— Может и слабо! Но я ж девчонка, а не пацан.
— У нас в Советском Союзе уже давно полное равноправие между мужчинами и женщинами, — произнес Юрка Баукин, потирая варежкой щеку. — И нет никакой разницы между ними.
— Нету никакой разницы? — подала голос Нинка Вакшинова, хитро сверкая цыганскими черными глазами. — Так-таки никакой?
— По законам одно равноправие, — Колян Портнов поддержал дружка.
— А ты, Санек, тоже так считаешь? — спросила Любка, обращаясь к Беляку.
— Если по закону? То никакой, — ответил Санька.
Он подспудно чувствовал, что девчонка готовит какой-то подвох. От нее все можно ожидать. Она всегда что-нибудь да вытворит, подковырнет.
— Ну, если так, то завтра начнем меняться, — сказала Любка, сдерживая усмешку.
— А на что меняться? — живо поинтересовался Юрка.
— На одежку! — сказала Любка.
— Как на одежку? — удивленно спросил Санька.
— Очень просто. Мы, девчонки, приносим вам наши юбки, вы нам — штаны.
— Зачем нам ваши юбки? — спросил Беляк.
— Как это зачем? — весело улыбалась Любка. — Для утверждения полного равноправия! Вы отдаете нам штаны, а мы вам юбки.
— Во будет здорово! — засмеялась Нинка Вакшинова.
— Посмотрим, как пацаны будут ходить в юбках! — хохотала Любка. — Во класс!
Мальчишки тоже рассмеялись. Каждый мысленно представлял себя и товарища в женском наряде, а девчонок — в штанах. Потеха! Никто из них не мог даже представить, что не пройдет и двадцати лет, как брюки станут стремительно входить в женскую моду, становясь и модным нарядом и повседневной одеждой.
— Санек в юбке, чинарь-чинарем! — хохотала Любка.
