Вдруг в зале раздались аплодисменты, послышались приветственные возгласы. На ринг, нырнув между канатами, вышел судья. Невысокий, плотный, лысоватый. Белая рубаха застегнута на все пуговицы, и у шеи черная «бабочка». Он подошел к краю ринга и, театрально подняв руку, произнес громким, отработанным голосом:
— Начинаем встречу профессиональных мастеров бокса! Прошу приветствовать несравненного Эмиля Лефора!
Эмиль Лефор оказался белобрысым, слегка курносым и широколицым парнем, скорее похожим на рязанца, чем на француза. Он вышел в сопровождении секунданта в поблекшем банном полосатом халате, который был ему явно короток и едва прикрывал колени.
На вид ему было лет двадцать пять — двадцать восемь. Среднего роста, длиннорукий, слегка сутулый, и эта сутулость выдавала односторонность многолетних боксерских тренировок, привычка поднятым левым плечом прятать свой крупный подбородок. Держался Эмиль уверенно и без показной бравады.
— Ну, каков боксер? — спросил Беккер.
— Кажется, среднего или полусреднего веса, — ответил Миклашевский скорее на свои мысли, чем на вопрос гауптмана.
Миклашевскому было приятно, что он не ошибся, когда услышал слова рефери, дававшего характеристику Лефору:
— Чистый вес шестьдесят восемь килограммов двести граммов, без капли жира, господа! Эмиль провел восемьдесят два поединка, из которых в семидесяти пяти одержал победу!
Едва кончил говорить рефери, как на ринг вышел Алекс Бутен. Его сопровождали два секунданта. Бутен выглядел и несколько старше, и слегка массивнее. Черноволосый, маленькие щеголеватые усики. Черты лица у него были какие-то расплывчатые, они хранили следы многочисленных травм и повреждений: брови потеряли форму, потому что не раз были рассечены и сшиты рукой хирурга; хрящевина носа сломана и срослась, а вскоре снова была разбита, и нос стал несколько приплюснутым. «Доставалось парню крепенько, — думал Миклашевский и тут же определил: — Видать, плохо защищается». И невольно вспомнил слова тренера: «Искусство бокса — это прежде всего умение не получать удары!»
— Мастер неудержимых атак Алекс Бутен, — представлял его судья. — Вес семьдесят один килограмм пятьсот граммов. Провел сто восемь боев и в ста одном добился победы!
Миклашевский чуть подался вперед и, прижимаясь стучащим сердцем к краю стола, смотрел на ринг, уже ничего не слыша и не видя вокруг себя. Там был бокс! Родная стихия, особый мир волнений и скоротечных мгновений. А в голове слова полковника Ильинкова: «Но и ты не теряй времени, сам дай знать о себе… Ты же боксер!»
Миклашевский только сейчас с полной тяжестью ощутил то, на что так легко давал согласие в Москве. Если надо — выйду на ринг! Как будто бы забыл, что он всего лишь любитель, который не только ни разу не выходил на бой против профессионала, а даже не видел боя настоящих боксеров-профессионалов. Игорь нервными пальцами торопливо расстегнул крючки на воротнике гимнастерки, чтобы вздохнуть свободнее, освободиться от жаркой тесноты..
Он жадно смотрел на ринг, где начался поединок. Первые секунды боя Игорь сидел как завороженный, полный ожидания. Он приготовился впитывать в себя невиданные особенности и всякие профессиональные трюки. Но уже вскоре, к середине первого же раунда, несколько успокоился и даже внутренне улыбнулся: на ринге шел обычный боксерский поединок, и притом на довольно среднем уровне. У профессионалов оказалось далеко не профессиональное мастерство. Где-то на уровне наших боксеров первого разряда, но далеко не мастеров спорта. Он уже смотрел на ринг не глазами школьника, ждущего от учителя объяснения на непонятный вопрос, а взглядом специалиста, видящего и достоинства и недостатки, погрешности в технике и, главное, в тактике боя.
Боксеры яростно наскакивали друг на друга, осыпая хлесткими ударами, мало заботясь о защите. Алекс Бутен, нагнув голову, шел вперед, словно бык, низко опустив руки и почти весь открываясь. Эмиль Лефор отходил назад, слегка подпрыгивая на носочках, двигался, отвечая быстрыми прямыми ударами, короткими пулеметными очередями, стремясь не подпустить Бутена на близкое расстояние, не дать тому войти в ближний бой.
— Кто же, по-твоему, победит?
До сознания Миклашевского дошел наконец голос обер-лейтенанта, и Игорь увидел рядом ждущие ответа глаза Клюга.
— Кто же, по-твоему, победит? На кого ты ставишь?
— Победит? — переспросил Миклашевский и ответил машинально, быстро и резко, скорее сам себе, чем на вопрос обер-лейтенанта: — А я с обоими мог бы потягаться.
Слова вылетели, и их уже не поймаешь, не вернешь обратно. Беккер, Клюг и старшина Лорен перестали пить и удивленно разглядывали Миклашевского, словно видели его впервые.
— Вы это серьезно? — Беккер сверлил Игоря маленькими глазами, и его губы готовы были иронически улыбнуться.
— Да, — выпалил Миклашевский, понимая, что отступать некуда, и добавил, удивляясь своему бахвальству: — Готов и с тем и с другим… Любого разделаю!
— Сейчас? Ты же в форме, в сапогах, — старшина недоверчиво пялил белесые глаза, хотя и ему очень хотелось посмотреть на потасовку русского с французами, посмотреть, как они будут дубасить этого любимчика командира батальона.
— Сниму гимнастерку… А сапоги — ерунда! Мы же физподготовку проводим в сапогах.
Гонг известил об окончании раунда. Боксеры еще не направились в свои углы, а обер-лейтенант Клюг шумно отодвинул стул и бесцеремонно двинулся к помосту. Он был человеком действия. Ему хотелось убедиться, что собой представляет этот русский, получавший письма из Кенигсберга.
— Одну минуту, господа! Ахтунг!
Оккупация наложила свой неизгладимый отпечаток на жизнь и поведение французов. Они привыкли уже к нежданным вторжениям немцев в повседневную жизнь. В зале кафе воцарилась настороженная тишина. Все взгляды скрестились на самодовольном лице обер-лейтенанта.
— За нашим столом находится солдат остлегиона войск фюрера. Это русский боксер! — Клюг вытянул руку, указывая на Миклашевского. — Этот русский боксер есть чемпион Ленинграда, господа! И я имею честь предложить обоим французским боксерам вызов от русского боксера!
Французы привыкли к тому, что появление немецкого офицера, как правило, всегда несло с собой неприятности. И сейчас, когда обер-лейтенант так бесцеремонно вышел к помосту, поднял руку, болельщики готовы были разразиться взрывом негодования: им казалось, что немец вышел, чтобы отменить и запретить боксерский поединок. Но когда Клюг произнес слова о русском боксере, когда передал его вызов, раздался облегченный вздох радости, послышались аплодисменты и восклицания. Французы с нескрываемым любопытством рассматривали русского боксера. Кто-то даже выкрикнул:
— Виват Россия!
Судья на ринге, а он, как потом выяснилось, был устроителем матча боксеров, сразу смекнул, что тут можно погреть руки. Подумать только, он может устроить матч русского боксера! На его одутловатом лице, на его лысеющей голове выступила легкая испарина. Он мысленно увидел не кафе, а настоящий концертный зал, переполненный зрителями. Это же чистые деньги! Сейчас, когда идет война с Россией, которую германские войска никак не могут одолеть, народ валом повалит, чтобы взглянуть на русского мастера.
