Группа Сереброва, растянувшись цепочкой, бесшумно двигалась в темноте.
– Внимание! – подал знак Алексей Громов, шедший первым.
Разведчики остановились.
Впереди из-за большого крутого холма, который встал на их пути, приглушенно доносились звуки. Слышались удары железа о железо. Обостренный слух улавливал человеческие голоса и звуки губной гармоники.
– Вперед! – Серебров подал Алексею сигнал, который означал: разведать обстановку впереди.
Громов исчез в темноте.
Взобравшись на холм, он примостился у большого камня и сверху увидел в просторной ложбине у перелеска многочисленные костры. Оттуда явственно доносились голоса, приглушенный рокот моторов и удары молотков по железу. Отблески пламени костров отсвечивались на металлических корпусах. Было ясно, что у костров танкисты.
Алексей, соблюдая предосторожности, спустился в ложбину. Прячась за валунами и редкими кустами, он бесшумно приблизился к немецким танкистам, расположившимся на ночлег. Прислушался к их разговору и из отдельных слов и фраз понял, что танковую часть перебрасывают на этот участок Керченского фронта из-под Мелитополя. Пополз дальше. Стал считать танки и автомашины. Насчитал два десятка боевых машин, два тягача и пять грузовиков.
– В ложбине за холмом расположились на ночлег танкисты, – тихим голосом доложил Громов командиру. – Их перебрасывают из-под Мелитополя на Керченский фронт. Один танк находится чуть в стороне от других, видать, головной.
– Твое предложение? – спросил шепотом Серебров.
– Из танка доносились голоса, – уточнил Громов. – Попробуем взять «языка».
– Дело, – одобрил Серебров.
Бесшумно преодолев холм, разведчики спустились в ложбину, стали подбираться к одинокому танку. Его темный силуэт вырисовывался на фоне неба.
– Средний, Т-3, – определил Юрченко.
Пару недель назад Семен Юрченко вернулся из Новороссийска, досрочно выписавшись из военного госпиталя.
– Тс! – предостерег Сагитт Курбанов.
Разведчики затаились. От ближнего костра к танку шел немец. Не дойдя до боевой машины, он остановился у ближнего куста, справил малую нужду и повернул обратно.
– Вперед! – подал сигнал Серебров.
Разведчики проползли еще несколько метров.
– Кажись, двое, болтают о чем-то, – шепотом произнес Артавкин.
Серебров жестом указал на Громова и Курбанова.
– Оба к танку, берете живьем, – Серебров распределил роли, – я следом за вами, а Юрченко и Артавкин прикрывают. В случае чего, отходим к холму.
Люк танка был открыт, внутри горел свет.
Алексей проворно взобрался на броню, Сагитт следом за ним. Алексей, с гранатой в одной руке и автоматом другой, приподнялся над люком и властно выдохнул громким шепотом:
– Хенде хох!
К его удивлению, на его команду никто не среагировал. Разговор внутри танка продолжался в том же спокойном тоне. «Нализались, гады, вонючего шнапса и ничего не слышат», – зло подумал Громов и снова, уже громче повторил команду:
– Хенде хох!
Никакого результата.
Прислушавшись к разговору, Громов усмехнулся. Надо же так промахнуться! В танке работала… невыключенная рация!
Алексей Громов заглянул в люк. На сиденьи лежала кожаная сумка. Алексей попытался ее достать, но не смог дотянуться рукой. Тогда он решился полезть внутрь танка.
– Подстрахуй, – подал сигнал Сагитту.
Тот молча, с автоматом наготове, занял позицию у люка.
Громов полез внутрь. Танк оказался пустым. Танкисты, видимо, уставшие после длительного марша, отдыхали и расположились на ночлег у костра под открытым небом. Громов облазил весь танк. Кроме кожаной сумки обнаружил китель с витыми офицерскими погонами, «парабеллум» в кобуре и еще одну сумку. В обеих сумках какие-то бумаги и документы. В одной – плотный пакет, запечатанный сургучом по углам. Алексей примерил китель, он был ему почти впору, даже слегка свободен. «Крупный фашист», – подумал Алексей, проверяя карманы. В них – личные документы, бумажник с марками, письма, фотографии.
Алексей обе сумки и пистолет передал Сагитту, сам вылез из танка.
Разведчики, соблюдая предосторожность, отошли от танка.
– Важные документы, – оценил Серебров.
– А с танком как быть? – шепотом спросил Артавкин. – Может, подорвать?
Со стороны лагеря немцев ничего подозрительно не было слышно. Все также доносился стук молотков по металлу, приглушенный рокот прогреваемых моторов, а после ужина и принятого спиртного голоса танкистов стали громкими. Кто-то напевал песню, слаженно играли две губные гармоники.
У Вадима Сереброва возник дерзкий план.
– Хватит топать пешим ходом, – шепотом сказал он. – Берем танк! Семен, ты давно не управлял немецкой машиной?
– Справлюсь! – ответил Юрченко. – Лишь бы горючее было!
Разведчики бесшумно приблизились к танку. Юрченко и Артавкин забрались в него. Проверили управление.
– Порядок, командир!
Юрченко запустил двигатель. Мотор зарокотал ровно, уверенно, и броневая махина привычно мелко задрожала.
– Атанда! – подал сигнал Сагитт.
Со стороны лагеря к танку торопливо бежали два немца, их темные силуэты высвечивались на фоне костра.
Алексей и Сагитт одновременно пальнули из автоматов по танкистам короткими очередями, сразив их наповал.
– Вперед! – скомандовал Серебров, захлопывая люк.
Танк тронулся с места и, набирая скорость, устремился на костры, подминая под себя оторопелых танкистов, изрыгая огонь из пушки и пулеметов. В лагере танкистов началась паника. Разведчики палили из автоматов, стреляли прямой наводкой по неподвижным танкам, выводя их из строя, по грузовым автомашинам. В одной оказались снаряды, и они начали взрываться, поражая все вокруг веерами осколков. В кузове другой – железные бочки с горючим. Автомашина вспыхнула ярким пламенем, бочки стали взрываться одна за другой, разбрасывая вокруг огненную жидкость…
Танк дважды прошелся по лагерю, сея смерть и ужас, и умчался в глухую темноту Керченской степи.
Глава пятнадцатая
1
За перегороженным бонами входом в бухты, за приземистой строгой башней Константиновского равелина широко расстилался простор Черного моря. После необычайно холодной зимы и капризной весны море выглядело ласково-спокойным, особенно к полудню, когда рассеивался утренний туман, когда солнце поднималось в зенит и во всем великолепии открывался необъятный простор моря и оно приветливо сияло солнечными бликами, отливало нежной голубизной и далеко-далеко, у горизонта, сливалось с таким же бездонно-голубым небом.
