4
Черный массивный «хорх» плавно затормозил и остановился у высокого подъезда старинного громадного особняка на Тирпитцуфер в центре Берлина, в котором располагались основные службы германской военной разведки и находилась резиденция начальника абвера.
Адъютант услужливо распахнул дверцу. Адмирал Канарис, выйдя из машины, не спеша поднялся по массивной лестнице. Охранники, застыв на месте, вытянулись в приветствии.
Канарис, ни на кого не глядя, направился в свой кабинет.
Многоэтажный дом по указаниям адмирала много раз перестраивался, переоборудовался, заново перепланировался, пробивались новые ходы, сооружались лестницы, лифты, он с годами превращался в своеобразный лабиринт с хитроумным переплетением коридоров, неожиданных тупиков, спусками, переходами, в которых порой запутывались свои же сотрудники. Впрочем, здесь не любили, когда люди одного отдела совали свой нос в другие, и «путешествия» по лабиринту не поощрялись.
Нередко случалось, что два старых офицера разведки, много лет проработавшие в абвере и всегда считавшие, что они трудятся в разных концах здания, случайно обнаруживали, что на самом-то деле их кабинеты расположены почти рядом, только имеют разные к ним подходы. Не случайно среди офицеров, да и не только их одних, главный штаб германской военной разведки называли «лисьей норой».
В центре этого здания находилась резиденция начальника абвера. К ней, как к центру сплетенной паутины, стягивались и сходились, хитро обрываясь, переплетаясь, уходя как бы в сторону, но опять возвращаясь, многочисленные коридоры и переходы. Впрочем, сюда стягивались нити тайных паутин, охвативших многие страны и целые континенты. Адмирал Канарис был самым осведомленным человеком в Гитлеровской империи. Глаза и уши у него были буквально повсюду.
В просторной приемной, отделанной дубом, с мягкими, обитыми кожей массивными креслами, из-за большого темного, блестящего лаком письменного стола, вскочил молодцеватый полковник разведки.
– Никого не принимать, – буркнул адмирал и шагнул в распахнутые перед ним высокие массивные двери.
Кабинет шефа военной разведки был обставлен весьма скромно. Никаких лишних предметов. На стене лишь две фотографии: предшественника Канариса на посту руководителя германской разведки в годы Первой мировой войны небезызвестного полковника Николая и любимой собаки адмирала, ушастой таксы по кличке Зеппль. Глава абвера не доверял никому и презирал людей, полагаясь лишь на верность и преданность собаки. Впрочем, от своих сотрудников он требовал собачей же преданности и верности.
Канарис прошелся по кабинету раз, другой. Невысокий, худощавый, даже несколько щуплый, в элегантном штатском костюме он скорее походил на педантичного учителя гимназии, чем на главу могущественной военной организации. Ему было около шестидесяти, но по виду адмирал выглядел значительно моложе своих лет, был подвижен, энергичен и уверенно смотрел в будущее. До сегодняшнего дня, во всяком случае. Можно сказать, что и половины ошеломляющих военных побед вооруженных сил Германии над странами Европы не было бы, если б не старания сотрудников абвера, тайных и полутайных, обеспечивавших эти самые победы своими сверхсекретными сведениями, иногда стоившими целых армий и государств.
А сегодня произошло нечто невероятное.
Утром, как обычно, заквакала «лягушка» – специальный зеленый телефон особой прямой линии, установленный только у самых высоких должностных лиц Германской империи.
В трубке послышался ровный, ничего не предвещающий, чуть глуховатый голос личного адъютанта Гитлера.
– Фюрер ждет вас ровно в десять тридцать.
– Передайте фюреру, что я, как всегда, буду точен, – привычно ответил адмирал, ежедневно ждавший этого звонка, прежде чем отправиться в рейхсканцелярию с обычным докладом.
Захватив нужные бумаги, сложив их в папку, Канарис вышел из кабинета и направился к выходу, не обращая внимания на вытянутых и застывших вдоль коридора сотрудников разведки и рослых охранников.
Берлин, залитый летним солнцем, по его мнению, выглядел в эти утренние часы прекрасно. Пышная зелень делала нарядным каждое здание, каждую улицу. Адмирал подумал о том, как сейчас хорошо на его вилле в Плахтензее, где находилась и вилла его обворожительного друга, постоянного партнера по теннису и тайного конкурента Гейдриха – некогда младшего сослуживца по кайзеровскому флоту, а нынче метившего в кресло самого рейхсфюрера Гиммлера, человека амбициозного и не скрывающего своих честолюбивых устремлений, стремящегося подчинить себе все тайные службы страны, в том числе и абвер.
Впрочем, сильнее, чем Гейдриха, адмирал опасался начальника шестого отдела службы безопасности СС Вальтера Шелленберга, который был, кажется, единственным человеком в Главном управлении имперской безопасности, открыто предпочитавшим, как и адмирал, модный штатский костюм черной эсэсовской форме. Но на этом пристрастии к элегантным костюмам их сходство и заканчивалось. Шелленберг был молод, ему еще не было и сорока. Круглолицый, холеный, с аккуратным пробором в сверкающих темных волосах, с ослепительной белозубой улыбкой, он скорее походил на популярного киноактера, преуспевающего дельца, чем на могущественного руководителя, возглавляющего политическую иностранную разведку и контрразведку. И все же Канарис понимал, что у них много общего с Шелленбергом. Оба они больны гипертрофированным честолюбием, жаждой власти, но тем не менее стараются на выпячиваться, держатся в тени, потому что намного умнее и хитрее всех тех, кому служат, кому пока подчиняются.
На помпезной Вильгельмштрассе, не доезжая полсотни метров до ворот рейхсканцелярии, адмирал вышел из машины. Далее следовало двигаться только пешком, под перекрестными взглядами многочисленной охраны службы безопасности.
Проходя мимо деревянной величественной ограды, Канарис невольно улыбнулся. Еще совсем недавно, до войны с Россией, здесь возвышалась великолепная решетка и массивные ворота, специально кованные, на старинный лад, из меди. И решетку и ворота установили сразу же, как только было закончено строительство нового здания имперской канцелярии. Но в первый же день войны с Россией власти обратились к народу с призывом сдать для нужд фронта все имеющиеся излишки цветных металлов. Сам фюрер подал пример гражданам рейха, сделал широкий жест. Он демонстративно повелел снять новую медную ограду и ворота и передать их в общий фонд. Об этом «патриотическом» поступке, естественно, тут же раструбили по радио и расписали в газетах. Вместо медных решеток и ворот были изготовлены точно такие же деревянные.
Но Канарис хорошо знал, что «пожертвование» фюрера носило чисто символический характер, решетку и ворота не переплавили, их надежно припрятали, и в скором времени, – а война с Россией, как думали многие, в том числе и хорошо осведомленный глава абвера, продлиться несколько месяцев, не больше, – в шумные победные дни «вдруг» обнаружат, что медная кованная решетка и ворота «случайно» уцелели на каком-нибудь складе цветного металла, и их торжественно водрузят на прежнее место.
В приемной фюрера Канарис насторожился. Здесь почему-то уже находился рейхсфюрер Гиммлер, похожий на крысу, и Шелленберг, успевший, как тут же отметил адмирал, переодеться в черную эсэсовскую форму. Гиммлер, поправив на носу пенсне, растянул губы в своей змеиной улыбке и протянул всегда потную ладонь.
