Она взяла со столика египетское фото, но вытаскивать его из рамки не стала. И тем более рвать и выкидывать с балкона. Не так просто вычеркнуть из памяти кусочек жизни, пусть и не очень продолжительный. Это не файл компьютерный. «Delete». «Вы уверены, что хотите удалить данный файл?» Уверена. «А хрен вам!»
…И все-таки случившееся утром для нее только повод. Повод сказать: «Извини, я ошиблась». Потому что признаться честно — страшнее, чем найти повод для разрыва. Конечно, это аморально — перекладывать вину на другого, но…
Нет, Тимур порядочный, хороший человек. В чем-то даже замечательный. И скорей всего, он не изменял ей. Просто не ее «формат», как модно нынче говорить.
А кто ее «формат»?
Вспомнилась фраза из любимого с детства фильма «Табор уходит в небо». Там главная героиня, цыганка, говорила примерно так: «Я хочу такой любви, чтоб зазвенела я, как натянутая струна».
А она вряд ли уже зазвенит.
* * *
Леша Батраков появился на крыльце отдела с таким выражением лица, будто узнал, что завтра его отправляют в горячую точку, из которой еще никто не вернулся живым. Увидев Копейкина, копавшегося в недрах своих «жигулей», спрыгнул с крыльца и устремился к нему, на ходу доставая тонкую сигаретку. Он дорожил здоровьем и толстые категорически не употреблял. Да и Госдума агрессивно капала на мозги.
Наклонившись к Копейкину, он выдал дежурную порцию мата, также не одобряемого законодателями, после чего перешел к сути:
— Там эта крыса из ОСБ в твоем кабинете. Горина. Шеф пустил. В материалах копается. Тебя зовет.
Копейкин тоже для приличия пропустил пару непечатных реплик. Вроде как дань этикету.
— Пускай бы в красный уголок сажал! Опять ко мне! Надо забрать ключ из дежурки.
Обладая относительной роскошью — отдельным кабинетом, Копейкин постоянно за эту привилегию расплачивался. Всяких кураторов, проверяющих и прочих командировочных сажали именно к нему. Если, конечно, Копейкин в этот момент не находился на рабочем месте. Второй ключ хранился в столе дежурного.
— Кто такая? — Он ветошью вытер руки.
— Стерва, каких мало. Пять лет в следственном отделе, потом в ОСБ перешла. Серегу Красавина помнишь из «Северного»? Она смайнала.
— Который умер?
— Ну. — Батраков с коварным прищуром посмотрел на окно кабинета Копейкина. — Зараза. А теперь ее к нам сунули. Как бы насовсем не осталась. Прежний смотрящий нормальный мужик был, из оперов, всегда навстречу шел. А от этой чего ждать?
— Мужик-то есть у нее? Обычно, если мужичка нет, бесятся.
— Был… Так она его посадила, прикинь?
— Как это?
— Полный угар! Он, короче, от нее сбежал — кто с такой дурой уживется? А она в отместку накопала на него — и в СИЗО.
— Что-то серьезное?
— Не очень. По экономической линии. Могла бы до суда и на подписке оставить.
— Видать, любовь сильной была.
— Бедный мужик, до сих пор лес валит. — Леша еще раз оглянулся на окно и зашептал: — У тебя там ничего в столе нету? По-моему, она по твою душу.
— Точно? — насторожился Копейкин.
— Сейчас с Витькой беседовала, про тебя между делом вынюхивала. С кем живет, на какой тачке ездит?
— С чего это вдруг?
— Кто ж знает, что у этой чокнутой на уме? Или стуканул кто. Просто так они не приезжают. Знаешь, какая у нее кликуха? Графиня. Не в смысле, что манерная. От слова «полиграф».
На крыльце появился дежурный офицер — добродушный толстяк со страшной фамилией Бармалеев и вечно расстегнутой на животе рубашкой. Чтобы ее застегнуть, пришлось бы пуговицу не пришивать, а приваривать. Речь его отличалась лаконичностью: открывание рта — это работа. И не важно, сколько раз ты откроешь рот, — важно, что денег за это больше не заплатят. А тогда зачем напрягаться — лучше уж силу поберечь для чего-нибудь более прибыльного.
— Кирилл! Зовут! Она!
— Держись, старик. Мысленно я с тобой, — поддержал напарника Батраков, — иди и умри достойно. Главное — не выпендривайся. Не любит она этого.
— Твою мать. — Копейкин захлопнул капот, швырнул ветошь в салон и отправился навстречу неизвестному, которое он заведомо рисовал в черных красках. Вместе с его носительницей. Принесла нелегкая.
* * *
Разумеется, Ольга посмотрела, что хранится в чужом столе. Но ничего, представляющего оперативный интерес, не обнаружила. Стандартный набор сыщика: колода старых карт, нарды в пластмассовой коробочке, древний тетрис, штопор, фонарик, гильзы от пистолетных патронов, старый мужской журнал, брошюра «Десять способов заставить человека говорить правду», канцелярские принадлежности, зарядное устройство для мобильника и много-много мусора типа фантиков от жвачки и винных пробок. Пересняла на телефон настольный перекидной календарь. Последние листочки. Проверила мусорное ведро. Отрезанных пальцев не нашла. Сфоткала сам кабинет. Если придется устанавливать жучка, желательно знать интерьер. А уж Чистов придумает, куда спрятать.
Как почти всегда в подобных ситуациях, включилась ассоциативная память. Однажды они разрабатывали начальника райотдела — довольно высокую фигуру в полицейской иерархии. Тот чувствовал, что его пасут, и проявлял крайнюю осторожность — в кабинете никого не оставлял, дверь и пластиковые окна опечатывал. Если приходили сантехники или электрики, стоял рядом и наблюдал за их работой. Короче, матерый был оборотень. А дело происходило накануне 10 ноября — всенародного праздника, в честь которого по телевизору показывают концерт. И вот на этот самый праздник подчиненные вручают начальнику презент. Чучело глухаря — символ уголовного розыска. Оборотень прослезился, поблагодарил и повесил чучело в кабинете, прямо над головой. Глухарь его и сгубил. Видеоглазок притаился в голове мертвой птички, как яд в ветвях анчара.
Кабинет Копейкина не являлся образцом дизайнерской мысли, если только не служил стилизацией под ностальгические ныне девяностые. Кроме стола, сейф на потертой тумбочке, провалившийся диван, отметивший недавно полувековой юбилей, столик с грязной электроплиткой, на стене календарь, о котором говорил Самохин, — лысый буддийский монах, сидящий на фоне монастыря. Старое радио, перевязанное синей изолентой, желтые занавески в подозрительных бурых пятнах. Рогатая вешалка-стойка. В углу водопроводная труба, тянущаяся сверху вниз, перемотанная в центре жуткой мокрой тряпкой цвета ржавчины. Под ней капкан для крыс с какой-то мерзкой приманкой. На оконном стекле трещина, залепленная скотчем. И это рабочий кабинет сотрудника, прошедшего переаттестацию? Только дыбы не хватает. Лишь потолок выбивался из общей картины. Подвесной, из гипсокартонных плит.
Хорошо бы покопаться в компьютере, но он наверняка запаролен. Да и опасно.
Когда она убирала телефон в сумочку, висевшую на стуле, в кабинет, не постучавшись, зашел Копейкин. Она узнала его по фотографии из личного дела. Правда, на фото он был в капитанском кителе, а сейчас в грязной футболке с надписью «PERSONAL SEX TRAINER. L’Avla Gratis»,
[2]
шортах и кроссовках. Не сказать что красавец, но что-то притягательное в нем было. Чем-то он напоминал ее любимого актера Тома Харди. Такая же мрачная физиономия, но при определенном ракурсе вполне фотогеничная. Если бы Копейкин играл в кино, ему доставались бы роли обаятельных злодеев.
