— Предстоящей ночью, — сказал капитан, стараясь соблюдать серьезность, — возможна выброска лазутчиков. Их приземление наиболее вероятно на восточном берегу озера Круглое. Ближе к перешейку… Вам следует расположиться у выхода тропы на проселочную дорогу. — Это место капитан показал на схеме. — Прослушивайте не только небо, ловите как гул моторов, так и шорох шагов… Лазутчиков подпустите к себе. Вы, Корнеев, окликните их по-немецки. На их вопрос ответите, что вы от Шустера. Переспросят — повторите точь-в-точь. Далее обещайте им провести к гауптману. Главное условие — сдать оружие. Будут сопротивляться — сошлитесь на строжайшее указание гауптмана. В конце концов пригрозите, нацелив автоматы. Конвоируйте по тропе.
— Ну а если драпанут, оружие применять? — уточнил сержант.
— Они нужны нам в живом виде, — сказал капитан. — Постарайтесь взять их не пулей, а хитростью.
— Ну а если… — сержант не договорил.
— Тогда по следу. Как за нарушителями границы. И чтоб ни один не ушел. Ни один!
Старшему наряда оставалось выяснить последнее.
— Они к нам как… в какой форме? Чьи мундиры напялят?
— А шут их знает! — Капитан озадаченно почесал затылок. — Скорее всего наши. Одним словом, будьте похитрее да посмекалистее. Язык за зубами держите. Вы, Опара, вообще… Лучше и рта не раскрывайте…
— А як же, товарищ капитан? Можно хоть «Хальт» крикнуть?
— Ну, хальт еще можно… Та чтоб без всякого прононса, — предупредил капитан.
Они зашагали по тропе друг за другом, как и положено наряду. Впереди шел Опара. Он уже бывал на Озерной и знал, что примерно в километре от поляны начнется болото. Несколько дней назад переправиться через него было немыслимо, а теперь там лежал широкий настил из бревен. Пограничники даже приладили березовые перильца, чтобы в темноте не сорваться в бочаг. Дальше тропа зигзагами взбиралась на холм, поросший молодым сосняком, и, выпрямившись, словно стрела, устремлялась к опушке. Опара на ходу прикидывал, как он будет конвоировать парашютистов, в каком примерно месте, если что выйдет не так, они могут попытаться улизнуть. Скорее всего, побег вероятен лишь в двух местах — у самого болота, где густой кустарник, и на спуске с холма, в сосняке. На остальных участках тропы уйти от конвоя невозможно. Значит, держать ухо востро надо у холма и около болота, внушал себе Опара. В сущности, в нем жила старая привычка — заранее все рассчитывать и прикидывать. И хотя непосредственно на границе он прослужил не более года — за этот короткий срок ни одна из его прикидок использована не была. Возможно, и здесь, в лесу, его номер окажется пустым, но расставаться со старой, по его мнению разумной, привычкой не следовало.
Ефрейтор, конечно, подозревал, что и старший наряда занят тем же. Лес не настраивал на иные мысли. Любоваться березовой рощей было недосуг, стволы сосен до макушек тонули в сумраке, и только на фоне тусклого, с редкими, пугливо мерцающими звездами неба проглядывали кудрявые кроны. Там, наверху, погуливал ветерок, внизу же царила сторожкая тишина. Тропу Опара не столько видел, сколько угадывал, и ногу старался ставить мягко и плотно, на всю ступню, чтобы ненароком не поддеть железные прутья корневищ, выпиравшие из-под земли. И все же, чужие, не по ноге башмаки, к которым вряд ли можно привыкнуть, нет-нет да и подводили его. В одном месте он так подцепил распластавшийся по земле корень, что, если бы не чертыхнулся, кто знает, удержался бы на ногах. «Осторожнее, носочки повыше», — послышался сзади недовольный шепот старшего.
Собственно, особо спешить нужды не было, в срок, отведенный начальником заставы, они укладывались. Гул немецкого бомбардировщика, вначале слабый, еле уловимый, донесся до пограничников, едва они расположились на стыке тропы с дорогой. Он ежесекундно нарастал, наплывая из-за озер, как раз оттуда, откуда и следовало его ожидать.
— Оце ж воны… Чуете? — шепотом произнес Опара, напряженно вслушиваясь. — Точно, товарищ сержант, летят, — повторил он более уверенно.
— Слышу! — тихо бросил в ответ Корнеев.
Они лежали в высокой, густой, давно не кошенной траве и, чуть приподняв головы, всматривались и вслушивались в тусклое небо. По звуку, растекавшемуся над лесом, становилось ясно, что самолет, если только в самые последние секунды не изменит курс, пройдет точно над ними. Но нараставший гул вдруг стал отклоняться куда-то на север. Пограничники переглянулись. Опара не рискнул больше беспокоить сержанта, так как мог схлопотать замечание. Да сержант и сам еще толком не понял, что же с самолетом: сбросил парашютистов и ушел или он еще вернется? Пока Корнеев ломал голову над своими предположениями, знакомый звук возник снова. Теперь он плыл низко, над самыми кронами.
— Зашел со стороны Круглого, — определил сержант, чувствуя, что Опара дожидается его авторитетного заключения. — Сбросил высоту.
Над Круглым озером, свинцово темневшим слева от дороги, возникла, словно привидение, огромная черная птица. «Юнкерс» держался примерно на 150-200 метрах. Скорость его на этой высоте казалась невероятной. Метеором пронесся он над одним озером, с той же стремительностью пересек другое, а затем опять полез в небо, сделав разворот. Обратным курсом шел уже вдоль опушки.
— Следите, Опара… Внимательно следите, — строго предупредил старший наряда. — Если сбросит, то именно сейчас…
Самолет забрался высоко. Одно время Опаре показалось, что в небе скользнула какая-то тень. Он затаил дыхание, словно в это мгновенье оно мешало ему. Но тень исчезла, и ефрейтор ничего определенного уже не замечал. В последний раз бомбардировщик проплыл, не снижаясь, и на фоне неба смутно обозначились его контуры, неузнаваемо изменившиеся в размерах. Моторы работали с тем же нудным надрывом, но уже с меньшим напряжением. «Неужели сбросил? — подумал Корнеев. — Сперва разведал, а потом сбросил. Только что, над головой… И та тень не просто привидилась, а была парашютистом. Не зря же столько кружил здесь».
Гул перемещался на запад и затихал, «Юнкерс» лег на обратный курс. Кружить ему здесь было больше нечего. Корнеев приказал ефрейтору держать под наблюдением опушку леса справа от дороги, сам же прополз по обочине с десяток метров и расположился так, чтобы видеть опушку слева и ближний берег. Перешеек между озерами беспокойства у него не вызывал, так как в населенный пункт «гости» наверняка не пойдут.
Рассвет, обычно ранний в июле, на этот раз словно запаздывал. Может быть, за лесом, на востоке уже и багровела неширокая полоска зари, но небо там еще с вечера было затянуто темно-синими дождевыми тучами. Они громоздились тяжело и грозно, подобно горному хребту.
И все же вокруг заметно светлело. Перед уставшими за ночь глазами, словно в огромной, сказочной фотолаборатории, с нарочитым замедлением проявлялся пестрый снимок. И темно-зеленая кайма леса, и серая, с заросшей колеей лента дороги, и серебристая, отшлифованная до глянца гладь озер. Очертания предметов выступали все более определенно.
Послышались шорохи. Припав к земле, Корнеев уловил частые, равномерно повторяющиеся звуки. Да, это были шаги. Он решительно вскинул руку, предупреждая ефрейтора. Закачалась на крайней березе веточка. И тут же на обочине дороги появился военный с вещевым мешком за спиной. Оглядевшись, он поманил рукой своего напарника. Шедший следом был в точно таком же армейском обмундировании и нес в правой руке чемодан. Выбравшись на дорогу, оба зашагали смело, уже не осматриваясь, будто все здесь было им знакомо.
