— А мой уже и на рогах не стоит, — рассмеялась Глафира. —
Допился совсем, ну да фиг с ним. Так что, кабинет мужа смотреть будете? —
деловито спросила она.
— А мебель там есть?
— Я сбрасываю туда все, что давно ненужно, да выкинуть
жалко.
Последняя фраза привела Романа в уныние. “Вот и я здесь
оказался, в кабинете Пончикова, — содрогаясь, подумал он, — среди того, что
никому не нужно…”
Однако, когда из соседней комнаты раздались возгласы
изумления (обсуждался Глашин мебельный гарнитур — пошлый пластик в
претенциозном стиле рококо), Роман окрылился надеждой.
“Ну, это надолго, — обрадовался он, — пожалуй, успею сгонять
на кухню и слопать кашу”.
Так он и поступил. Отведав жирной каши и насытившись, Роман
беспрепятственно вернулся на балкон. Там он блаженно растянулся на матрасе и
принялся строить догадки что за фрукт этот Ваня.
Тем временем, Глафира и Марьванна, тщательно осмотрев
достопримечательности Пончиковской квартиры, шумно отправились в кухню обмывать
свою встречу. Увидев на столе пустую тарелку, Глафира поразилась проворству
Вани, рекордно успевшему выхлебать кашу. Поразилась… да и отправила посуду в
раковину: не место ей там, где царствовать будут выпивка да закуски.
Вскоре дамы, разгоряченные водочкой да пересудами, под
балычок, огурчик и икорочку тихонько начали подвывать. Сначала разрозненно и
робко, а потом, окосев, дружно грянули “Каким ты был, таким ты и остался…”
Песнь их живо облетела квартиру и донеслась до балкона, где
Роман пребывал в озабоченности. Щедро наполнив желудок кашей, он истребил
мучительный голод, но неожиданно столкнулся с новой нуждой и добросовестно
искал пути ее культурного удовлетворения. Можно было бы справить эту нужду
прямо с балкона, но Роман страдал чистоплюйством: даже мысль об этом была ему
ненавистна. Он не подозревал, что уж нет опасности в возвращении к Липочке,
поскольку свекровь ее издает протяжные вои в Глашиной кухне. Напротив, услыхав
эти вои, Роман обрадовался и поспешил в прихожую, откуда, пользуясь
увлеченностью дам, прошмыгнул в туалет.
Однако, ушастая Марьванна заметила его перемещение и
спросила:
— Слышь, Глашка, кажись ктой-то топочет в твоем колидоре.
Несмотря на протесты Глафиры, Марьванна покинула стол и
отправилась на разведку. Этим она вспугнула собственного сына, выбравшегося из-под
кровати. Иван Семенович, заслышав вой, мгновенно переполнился благими
намерениями. Он решил под шумок оставить Глашину спальню да спешно вернуться из
командировки домой к радости доверчивой супруги. Стоя в одной штанине, он
усердно пытался попасть в другую, когда (как ему показалось) над ухом прогремел
матушкин бас.
— Нет-нет, — заверяла она, — ты мне, Глашка, не финти,
кто-й-то здеся шаволился. Я пока своим ухам верю. Надоть в спальне поглянуть.
Услышав это, Иван Семенович рухнул на пол, да так в одной
штанине под кровать и уполз. Проследовав в сопровождении Глаши мимо замершего в
туалете Романа, Марьванна ворвалась в спальню и сразу же сделала попытку
заглянуть под кровать. Ивана Семеновича едва не хватил апоплексический удар,
когда он увидел широкий материнский зад, плавно опускающийся на Глашин ковер.
Казалось, еще секунда и позора не избежать. Желтухин знал строгий нрав своей
разлюбезной матушки. Крута!
Очень крута она! Не потерпит распутства даже от собственного
сына!
Представив, какой сейчас будет скандал, Желтухин оцепенел и
с ужасом подумал: “Если Солнышко все узнает, я этого не переживу”. Он
действительно (как ни парадоксально) безумно любил жену и потерять ее до смерти
боялся.
Не в лучшем положении была и Глафира: пока любовничек
коченел под кроватью, она столбенела в дверях. Да-да, стояла ни жива ни мертва.
Может и это покажется странным, но и Глафира любила подругу. Вот так вот,
по-глупому, расставаться с Липочкой она совсем не хотела. Мертвея на пороге
спальни и растерянно глядя на опускающийся долу зад Марьванны, Глафира
лихорадочно искала способ избежать скандала и вряд ли его нашла бы, если бы не
Роман. У бедняги сдали нервы: он с таким топотом покинул туалет и рванул на
балкон, а оттуда, отчаявшись, и на балкон Желтухиных, что Марьванна мгновенно
потеряла интерес к спальне.
— Дай мне руку, Глашка, — закричала она, и Желтухин, замирая
от счастья, увидел как зловещий зад тяжело провезло по ковру и взметнуло к
двери.
— Слышала? Слышала как побег? Врешь! Не уйдешь! —
торжествовала Марьванна, с отроческой прытью пересекая коридор и врываясь в
кабинет-чулан главаря семьи — Пончикова.
Но там было пусто. Не совсем, конечно: хлама хватало, но
даже подобия чего-либо одушевленного в комнате не было и не предвиделось. То же
самое и на балконе, куда изумленные женщины заглянули лишь бегло. Итак все
ясно: нет никого.
Марьванна, утомленная беготней и, особенно, “гимнастикой” у
кровати, рухнула на покосившийся табурет и растерянно вопросила:
— Как жа ж это?
Глафира беспомощно пожала плечами. Она тоже явственно
слышала топот и терялась в догадках куда делся его автор. Наступило молчание,
которое после долгих раздумий первой нарушила Марьванна.
— Я тебе так, Глашка, скажу: в твоем дому завелася нечистая!
Черт завелся в твоем дому, — наполняя глаза запредельным ужасом, провещала она.
— Еще бы, — с усмешкой фыркнула Глафира, — с этим чертом я в
браке который год состою, будь он неладен. Угораздило меня с ним связаться в
недобрый час, с кровопийцей.
Разумеется, она имела ввиду своего супруга,
алкоголика-Пончикова.
Марьванна это поняла, но столь вольного поведения не
одобрила.
— Зря смеешься, — строго сказала она. — Пончиков, хоть и
рогат, но не черт. Здесь полно настоящей нечисти. Слышала, как топочет она.
Надо срочно освятить хватеру. Пребывать здесь опасно.
Сделав такой вывод, Марьванна с табурета поднялась и,
многократно осеняя себя крестным знамением, поспешно удалилась к невестке. К
неописуемой радости Желтухина. Как только за матушкой захлопнулась дверь, он
вылетел из-под кровати и, натягивая на ходу штаны, жизнеутверждающе завопил:
— Глафира!
А она и без зова сама спешила к нему. Влетев в спальню и
увидев, что Ваня наладился смыться, Глафира нахмурилась и возмутилась:
— Ты куда это, дезертир, собираешься?! Неужто хочешь сбежать
домой?
— Да, Глаша, да, — бодро подтвердил Желтухин. — Видишь, чуть
не вышел конфуз. До сих пор мандражирую. Зря мы затеялись. Пора прекращать эту
глупую командировку. Повод веский: приехала матушка. Как там Липочка моя одна
справляется? — вдруг загоревал Желтухин. — У мамаши нрав слишком крут, враз мне
супругу замучает.
