– Я, как же… Я ее из Союза ввозил. Ничего не сказали…
– Нельзя. Если бы вы были пожилой человек…
– Забирай. Умнее будешь.
– Я доложу вашему командованию…
И доложил ведь! А Библия та – подарок баптиста Толи Кранцевича, за которого во время присяги замполит роты лейтенант Астманов держал автомат и поставил подпись под текстом воинской клятвы. Клясться, по вере Толиной, было великим грехом, как и брать в руки оружие. Ну не под суд же идти парню? Потом Кранцевич стал сержантом, а через несколько лет пресвитером крупной общины.
Астманов знал, что искать в этот зимний вечер в Книге. Закладки были вложены в начале Евангелий от Матфея и от Луки. И вдруг накатила непонятная тревога. Он слышал, как гремят шаги в коридоре за тонкой фанерной стеной, треск автоматных коротких очередей на окраине городка, смех лейтенантов, изобретающих наряды волхвов из подручных средств. Но все эти звуки шли мимо….
В пространстве, как исполинский знак вопроса, будто зажглись слова: «Имеешь ли ты право читать людям эти строки из Библии? Ты грешник, пьянствуешь, лжешь за кусок хлеба, прелюбодействуешь…» Астманов заколебался. Но вдруг слова ответа нашлись самым чудесным образом. Он прошептал, глядя в темнеющее окно, где уже мерцали над черными горами крупные звезды: «Всякий грех простится человеку, кроме хулы на Духа Святого. А я, Господи, и в мыслях этого не имел…» Не жарко было в комнате, но пот со лба Астманов все же смахнул.
Начало праздника было возвещено звуками пионерского горна, из все тех же подарков афганским детям. Отведя тюль с вертепа и не глядя по сторонам, Астманов начал:
– От Матфея Святое Благовествование… Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери его Марии с Иосифом, прежде, нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого… – Произнося слова, которые он знал наизусть: «…слава Всевышнему Богу, и на земле мир, и в человецех благоволение!» – Астманов оторвал глаза от текста и увидел, что вертеп окружен тройным кольцом обитателей барака. И они слушали! И прозвучал единственный вопрос, ну конечно, его задала Наташка:
– А это все правда было?
Подняв над головой Библию, Астманов отрезал:
– Здесь все – правда.
Под звон колокольчика появились волхвы. Белов держал посох (швабру разобрали!) с Вифлеемской звездой (фонарик, обернутый голубым лоскутом), Краинский, в папахе, нес афганские лепешки и банку с медом. А Мустафин, почему-то в детской буденовке и шортах из обрезанных военных брюк, прижимал к груди обувную коробку с «дарами»… А потом все было как обычно. Собрали стаканы по всему модулю и гуляли часов до двух ночи…
Лейтенанты уже спали, да и Астманов, наведя порядок (один из способов избавиться от хмеля), думал лечь, как в дверь постучали. Посыльный с порога выпалил:
– Товарищ майор, начальник отделения, Канчук, требует лейтенанта Белова, срочно.
Ах ты, зараза. Дождался, пока выпьют, расслабятся, а потом, значит, вызвать решил. Ну, надо тебе «оторваться», зови командира. Нет же, знает, за что укусить.
Белов, выпускник Военного института, прослужил в Афганистане около двух лет и был ударной силой Астманова. Свободно владел дари, пушту. Прекрасно знал обстановку. И светила ему замечательная военная карьера, ибо был он человеком военным до мозга костей. (И до последнего своего дня, до гибели в Косове, доктор исторических наук, полковник Белов был настоящим русским офицером. Кстати, на клад Утанбека, четыре года назад, Астманова в принципе навел отец Белова – преподаватель Института общественных наук в Кабуле.)
– Сергей. – Астманов, проклиная все на свете, растолкал разметавшегося во сне парня. – Слышишь, Канчук тебя хочет видеть. Иди. Но если что, сам пойду на разборку. Не спорь там.
Белов, бормоча на пушту изощренные ругательства, натянул спортивный костюм и вышел к посыльному. Астманов же, бессознательно, может быть, чтобы заглушить неясную тревогу (а ведь точно, на часах было около трех – час Быка), достал из сейфа «ПМ». Повертел, загнал обойму. Потом патрон в ствол. Положил на стол, где в щелях желтели зернышки риса от рождественского плова. Так прошло в тупом ожидании минут пятнадцать. Белов появился багровый от возмущения.
– Канчук хочет, чтобы мы подготовили комментарий по убийству Моджадедди.
– Да он ведь жив! Его не было в штабе во время взрыва!
– Да знает он все. Но хочет «черную» загнать через «Афган гак».
– С ума сошел? Разнесут в клочья.
Себгатулла Моджадедди – один из лидеров вооруженной оппозиции, авторитетнейшее лицо, по тому времени в исламском мире слыл политиком, с которым можно было говорить о перспективах национального примирения. На него было совершено покушение. Штаб-квартиру Моджадедди подорвали в середине декабря. Но сам лидер не пострадал. Его просто не было в помещении. И вот теперь «прогнать лажу» по волнам популярного в Кабуле радио «Афган гак» означало подписать всем его сотрудникам смертный приговор. Такого моджахеды, в чьих руках фактически была большая часть Кабула, не простили бы. Было уже, находили корреспондентов с отрезанными головами да убитыми в упор. И еще, наверное, найдут… Война. Но вот так, затянуть петлю на всех…
– Садись, Сергей. Излагай рапортом на мое имя. Все же мы у него в оперативном подчинении, а не в прямом. Утро вечера, как говорят…. А я схожу к этому «чуку». – Три последние буквы фамилии начальника отделения на одном из тюркских наречий означали фундаментально-матерное слово, как и положено, из трех букв.
Как у Астманова в боковом кармане «Аляски» оказался пистолет, да еще с взведенным курком? Врет он все. Помнит! Он шел всадить пулю в Канчука.
Начальник армейской спецпропаганды сидел за столом и делал вид, что усиленно изучает какую-то бумажку. Это в три-то ночи? Глаз на Астманова не поднял.
– Мои люди не будут писать эту херню. Моджадедди – жив.
– Будут. У нас такой план.
И тут Астманов потянул из кармана «ПМ». Все, край! И нет тут ничего необычного. Ухлопал же лейтенант-топограф полковника-комбрига в Пули-Хумри. Ну а здесь майор – майора… Черт! Пистолет застрял. Взведенный курок зацепился за подкладку кармана. Он дернул другой раз, третий… И вдруг волна, да нет – шквал смеха накатил изнутри. Астманов, задыхаясь, развернулся и выскочил наружу. Смеялся до самого модуля. В приоткрытую дверь сказал Белову, что все в порядке, ничего писать не надо.
Утром лейтенанты аккуратно разобрали вертеп. До православного Рождества. А днем, видимо, одновременно, Астманов и Канчук пожаловались друг на друга в Ташкент.
О затее с Моджадедди полковник Нарам отозвался однозначно: покрутил толстым, коричневым пальцем у виска:
– Не дай бог. Всем секир башка будет!
Через три дня Астманова отозвали в Ташкент и отправили стажироваться в Москву на Пятницкую, в редакцию иновещания. Новый год он встретил в Ташкенте. Лейтенанты записались в «творческие» командировки от Кундуза до Кандагара. Рождество Христово, по католическому календарю, было единственным праздником в декабре-январе, который они встретили вместе. В конце января Астманов, понимая, что дальнейшее пребывание в Афганистане ему ничего, кроме «боевых действий на два фронта», не сулит, подал рапорт о переводе в окружную газету на должность корреспондента-организатора.
