Книга Дикое поле, страница 41. Автор книги Александр Прозоров

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дикое поле»

Cтраница 41

— Вокруг ставки бродят отряды разбойников, — пояснил Менги-нукер. — Хотя все они должны быть связаны и стоять в загоне, ожидая отправки в Кафу, на невольничий рынок.

— К сожалению, всех не удается выловить никогда, — вернулся на свое место бей. — Скоро негодяев станет еще больше. Отсюда до Ельца четыре конных перехода. Если туда отправился гонец, и если они снарядят рать за два дня, она вот-вот должна подойти. Ты хочешь дать ей сражение?

— Сражение? — приподнял брови Менги-нукер. — Много чести! Зачем, если лет через пять все эти бояре и князья сами станут проситься к нам в рабство?

— Почти все ушедшие по здешним волостям отряды вернулись, — мягко намекнул Девлет-Гирей. — Больше здесь брать нечего.

— Да-да, — кивнул русский, думы которого опять перекинулись на что-то еще. — Нужно сворачивать лагерь и завтра с утра уходить. Мы добились всего, чего хотели.

* * *

Наблюдать то, как татарская орда уходит назад, в успевшую подсохнуть и зазеленеть степь, оказалось для обитателей усадьбы куда более тягостной мукой, нежели отбивать атаки на свои стены. Под стенами, на расстоянии полета стрелы, тащились телеги, нагруженные подушками и одеялами, что еще помнили тепло прежних хозяев, полотенцами, вышитыми кем-то с любовью и старанием, чеканными подносами и резными шкатулками.

Но еще ужаснее были вереницы невольников. Еще недавно свободных людей — крепостных, ремесленников, коробейников, — а ныне рабов чужой прихоти и корысти. Они тянулись за повозками, привязанные за шеи или за руки, ссутулив плечи и глядя в землю перед собой.

Смерды и их жены, подворники, боярин с боярыней толпились на стенах, наблюдая это зрелище — и ничего не могли сделать! Потому, что охраняли награбленное степняки с такой же яростью и отвагой, с какой дворовый пес стережет свою миску. Они двигались вдоль обоза отрядами по полторы-две сотни всадников и зорко смотрели по сторонам. Защитники усадьбы сознавали свое бессилие, их сердце обливалось кровью — но они смотрели и смотрели, не отрывая глаз.

Время от времени от отрядов отделялись лихие воины, описывали круги, крича:

— Сдавайтесь, русские! Нет больше вашей Московии! Вся за обозами бежит! Сдавайтесь, вы последние остались! Сдавайтесь, все равно помощи не будет!

Потом всадники уносились, появлялись новые отряды.

* * *

Штурмовать усадьбу никто более не собирался. Да и какой безумец полезет под стрелы и картечь, если здесь, рядом, уже трясется полная арба всякого добра? А вдруг погибнешь? Не-ет, теперь каждый ногаец тщательно берег свою жизнь и держался от стены заметно дальше, нежели способна долететь меткая арбалетная стрела.

Татары шли почти полных два дня, а потом наступила тишина.

* * *

Пока не очень веря, что самый ужас остался позади, люди провели за крепкими стенами еще две ночи и день, и только после этого отправились смотреть — в что же превратились их дома после набега.

Варлам тоже поднялся в седло, забрав с собой Бажена и Касьяна, и умчался узнавать, как устояли братья. Вернулся через четыре дня, привезя самые дурные вести. Оказывается, в соседнем поместье, послать в которое вестника Юля не догадалась, а на поднятую у соседей тревогу внимания никто не обратил, татары выгнали из деревень едва не половину народа, усадьбу взяли штурмом, а всех находящихся в ней — перебили. Вместе со всеми погиб и один из младших Варламовых братьев Сергей.

У Анастасия усадьбу тоже взяли — но сам он с дворней укрылся в доме, отбивался до вечера, а потом выбрался через окно и прорвался через начавших праздник нехристей, потеряв всего одного человека.

Григорий, каким-то нутром почуявший у соседей неладное, успел собрать в усадьбу большую часть смердов, и они отбились. Отвечали стрелами на стрелы, перебив у начавших было атаку татар два десятка коней — они так и остались валяться вокруг частокола. Ворогов, что пытались таранить ворота, забросали копьями, сулицами да стрелами. И татары ушли.

Бог охранил младшенького, Николая: его усадьбу каким-то чудом вовсе не нашли.

К полудню следующего дня к воротам Варламовской усадьбы подошли четверо смердов, громко постучались в открытые ворота, вошли во двор и опять же громко спросили:

— Где барин наш, Варлам Евдокимович?

— Стряслось что-то у мужиков, коли делегацией пришли, — сообразил как раз обедавший Батов, отставил миску, схватил свою шапку — да не обычную, подбитую соболем. На плечи накинул ярко-синий бобровый налатник. Расправив плечи, вышел на крыльцо. Юля, так же почуявшая неладное, прихватила из угла кухни топор.

— Здравствуй, свет наш, Варлам Евдокимович, — дружно поклонились смерды, скинув шапки.

— И вам здоровия, православные, — приложил руку к груди и слегка поклонился в ответ Батов.

— Собрались мы тут с мужиками, — начал самый высокий из них, черные волосы на голове которого изрядно разбавляла проседь. — Обсудили миром беду недавнюю. И порешили: все серебро, коней и скот, что давал ты за работу на усадьбе твоей по зиме, назад тебе возвернуть. От поблажек, тобой обещанных, отказаться. Потому, как делом своим ты животы наши, детей наших от смерти лютой и неволи уберег.

— Благодарю вас, православные, за почет и уважение, — перекрестился боярин, приложил руку к груди и поклонился снова. На этот раз по-настоящему, в пояс. Юля еле заметно отодвинулась и кинула топор за спину, в дом. — Отданное назад приму. В Оскол отправлю, прикажу на порох и жребий поменять. А коли воевода даст, то и пищалей куплю. Пушку попрошу, но даст ли, не знаю. А еще мыслю, навес потребно дощатый над стеной сделать, от стрел.

— С навесом подмогнем, боярин, — ответил за всех тот, что с проседью. — Как отсеемся, сами и придем.

— Что сеять-то станете? — вздохнул Варлам. — Время-то упущено.

— Гречиху посеем, — подал голос стоявший позади всех мужик. — Она не в пример быстрее зреет.

— А семена есть?

— Есть, есть барин, — закивали сразу все, широко крестясь. — Боярыня Юлия упредила, так все успели в тайник схоронить. Не нашел татар, не смог.

— Репу еще я поле засеял. — Мужик с проседью окончательно расслабился и нахлобучил шапку обратно на голову. — Ее с середины лета ужо дергать можно. И парить, и варить, и печь, и квас варить, и вино ставить. И самому поесть, и лошадку побаловать. Капусты угол засеял, моркови. Не пропадем, боярин. Зря татарин старается.

* * *

Кароки-мурза, тяжело дыша, вышел с женской половины, направился к бассейну, ополоснул лицо, после чего медленно поднялся на второй этаж и двинулся вдоль балкона к угловой комнате. Благословен будь великий и мудрый ученый Кинди Дбу Юсуф Якуб бен Исхак, придумавший ставить башни над комнатами раздумий. Благодаря этой башне, принимавшей на себя жаркий удар солнечных лучей, здесь, на коврах и подушках у его любимого каирского столика всегда царила приятная прохлада и уют.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация